Еще до появления фактории эскимосы съезжались сюда с мехами, моржовой костью, резными предметами из этого драгоценного бивня.
Китобои и коммерсанты забирали пушнину и поделки в обмен на боеприпасы, эмалированную посуду и всякие безделушки, бессовестно обманывая доверчивых аборигенов Крайнего Севера. Такая эксплуатация возмущала Расмуссена.
– Гренландия принадлежит Дании, а я – датчанин, – заявил он торговцам. – Отныне весь обмен будет осуществляться через меня.
Участники первой этнографической экспедиции Расмуссена. Ок. 1902–1904
Столь решительному человеку, как Расмуссен, трудно было возражать. Его вмешательство позволило эскимосам торговать с большей выгодой. Вести на Севере разносятся быстро, и эскимосы потянулись в Туле, которое стало расти.
С 1906 года Кнуд Расмуссен возглавлял этнографическую миссию на севере Гренландии. В 1911 году, когда стоянка в Туле стала процветать, он на вырученные деньги приступил к организации научных экспедиций. С 1911 по 1917 год он четыре раза пересекает остров на собачьих упряжках в сопровождении датчанина или немца и двух эскимосов. В 1911 году за девятнадцать суток он проходит 1230 километров, то есть 65 километров в день – официальный рекорд; он обнаруживает, что Земля Пири и Гренландия не разделены проливом, как считалось раньше. Он исследует, делает открытия, иногда путешествия даются ему ценой невероятных усилий, поскольку пересечение Гренландии на собачьих упряжках – это настоящий спортивный подвиг; в 1917 году в походе гибнет один из его компаньонов.
Физически крепкий, полукровка Расмуссен легко переносил любые лишения, но не мог смириться с мыслью об упадке и даже гибели эскимосской культуры. За исключением некоторых жестоких обычаев (вроде избавления от стариков), а может, благодаря именно им, эта совершенная по укладу цивилизация оказалась под угрозой из-за вторжения европейцев. Новые предметы, предложенные эскимосам, – предметы нужные, но лишенные красоты – заставляли их забывать о древней технике производства необходимых и прекрасных вещей; исчезали профессии и обычаи; добавьте к этому страшный урон от алкоголя, попавшего к ним в те же времена.
Кнуд Расмуссен (слева) и участники его пятой этнографической экспедиции, гренландские эскимосы Ахарулунгуак и Кавигарссуак. 1924
В 1921 году Кнуд Расмуссен предпринял вместе с метисом Кавигарссуаком и его женой эскимоской Ахарулунгуак (оба уроженцы Туле) пятую экспедицию. Это было нечто вроде паломничества по всем стоянкам эскимосов, живущих среди льдов и снегов от Берингова пролива до Гудзонова залива. Расмуссен даже пересек Берингов пролив и посетил чукчей на востоке России. Этот поход продолжался три года. Его участники жили по обычаям племен, которые разнились между собой в зависимости от географического района их обитания: когда протяженность страны из конца в конец превосходит три тысячи километров, неизбежны различия и в климате, и в природных богатствах. Понятно, что во время этого паломничества Расмуссен пытался, поелику возможно, раздуть угасающее пламя эскимосской культуры. Перед тем как пересечь Берингов пролив, он облек обуревавшие его мысли в следующие слова: «Скала, на которой я стою, чистый воздух, который окружает меня, позволяют мне заглянуть в даль и увидеть следы моей упряжки на белом снегу, уходящие за горизонт. Здесь, на севере, я вижу тысячи яранг, которые наполнили смыслом мое путешествие. И я от всего сердца благодарю судьбу, давшую мне шанс родиться в эпоху, когда собачьи упряжки еще не стали достоянием прошлого».
Наблюдения, сделанные Расмуссеном во время этого путешествия, позволили датскому правительству принять меры и, насколько возможно, реально сохранить моральную целостность эскимосской культуры перед необратимым наступлением западной цивилизации, несущей просвещение и воинственной одновременно. Но тщетность этих усилий сегодня видна любому.
Через восемнадцать лет после смерти Расмуссена основанное им Туле стало одной из первых стратегических полярных баз. А вблизи Туле появились авиабазы для самолетов и метеорологической службы.
14 августа 1946 года один из таких самолетов летел в густом тумане над самой северной точкой Аляски – мысом Барроу. Вдруг на экране радара, там, где не значилось никакой суши, появился остров размером 32 на 24 километра.
Штурман доложил об острове, вернувшись на базу, и в последующие дни на разведку послали другие самолеты. Остров действительно существовал, но находился в нескольких милях от указанных координат.
– Местоположение рассчитано неверно, – сказал начальник базы. – Флетчер, займитесь этим делом сами.