Марина, с множеством сопровождавших ее лиц, переехала границу 8 апреля. Гулять шляхта собирались по-серьезному, и Мнишек вез за собою только одного венгерского несколько десятков бочек.
Тысячи московских людей устраивали для них мосты и гати. Везде на московской земле встречали Марину священники с образами, народ с хлебом-солью и дарами.
Мнишек с роднею несколькими днями ранее ее прибыл в Москву. Нареченная царица ехала за ним медленно и, приблизившись к Москве, остановилась в заранее приготовленных для нее шатрах.
Здесь московские купцы кланялись и подносили подарки. 3 мая Марина въехала в столицу. Народ в огромном стечении приветствовал свою будущую государыню.
Посреди множества карет, ехавших впереди и сзади и нагруженных панами и паньями, ехала будущая царица, в красной карете с серебряными накладками и позолоченными колесами, обитой внутри красным бархатом.
Одетая в белое атласное платье, вся осыпанная драгоценными каменьями, она сидела на подушке, унизанной жемчугом.
Звон колоколов, гром пушечных выстрелов, звуки польской музыки и русской музыки, крики и приветствия сливались в один гул. Никогда еще в своей истории Москва не имела такого праздничного вида.
Уставшим от смут москвичам хотелось верить, что вместе с молодой царицей на Русь вернется мир. Это было самое настоящее упоение.
Марина остановилась в Вознесенском монастыре у матери царя, радушно принявшей невестку. Но… уже со своего первого часа пребывания на русской земле Марина так и не сумела скрыть своего неуважения к русским обычаям.
Осорбенно возмутило ее то, что ее лишили возможности слушать католическую обедню. Да и сама жизнь в монастыре, куда ее поместили для зхнакомства с обрядами православной церкви, к которой она должна была присоедениться, была ей в тягость.
Служанки Марины подняли крик и побежали к пани Старостине слушать обедню, которую отправлял приехавший с этою пани ксендз в ее помещении.
Когда Марине принесли еду, она с нескрываемой берзгливостью заявила, что не переносит русской кухни, и царь прислал к ней польского повара.
Царь угощал у себя родственников невесты, а невеста должна была из приличия сидеть в монастыре, но чтоб ей не было скучно, царь послал ей для развлечения польских музыкантов и песенников. Чем вызвал неудовольствие русские, поскольку песни и музыка в святой обители были для них неприемлимы. Однако и Димитрий и Марина не обращали на этой неудовольстьвие никакого внимания.
Не только песнями и музыкой забавлял Димитрий свою будущую подругу. Он прислал Марине шкатулку, полную дорогих украшений, и Марина скрашивала свое пребывание в монастыре, целыми днями примеряя бусы, серьги и кольца.
Те временем высшее духовенство решало: следует ли допустить к бракосочетанию Марину католичку или необходимо крестить ее в православную веру как нехристианку?
Царь всегда считал, что все христианские религии равны и требовал от своей жены только наружного исполнения обрядов и уважения к церкви.
Патриарх Игнатий был согласен. А когда такие суровые ревнители православия и ненавистники всего иноземного, как казанский митрополит Гермоген и коломенский епископ Иосаф выступили против. Дмитрий выпроводил Гермогена в его епархию.
Свадьба была назначена на четверг 8 мая. Согласно русским обычаям накануне постных дней не венчались, однако царь не пожелал оказать ему уважения.
С приездом Марины им овладело совершенно недопустимое для правителя легкомыслие, и он упрямо шел наперекор всему тому, что почитали русские.
Свадьба устроена была по прадедовскому чину с караваями, с тысячским, с дружками, со свахами. Марина, не любившая русской одежды, должна была на этот раз переломить себя и явилась в столовую избу в русском бархатном платье с длинными рукавами, усаженном дорогими каменьями и жемчугом.
На ее стройных ногах красовались красные сафьянные сапоги. А вот голову она убрала по-польски: повязкою, переплетенной с волосами.
После обычных церемоний новобрачные со свадебным поездом отправились в Успенский собор, где пришлось целовать иконы. При этом полячки целовали изображения святых в уста.
Прежде венчания царь изъявил желание, чтоб его супруга была коронована. После коронования Марина была помазана на царство и причастилась Святых Тайн.
Принятие Святых Тайн по обряду восточной церкви уже делало ее православною. Так, во всяком случае, полагал сам царь и те русские, которые смотрели на иноверие весьма снисходительно.
Однако в глазах всех остальных жителей Москвы, для которых католики считались такими же «погаными», как жиды и язычники, посчитали это оскорбление святыни.
Совершилось венчание. К всеобщему возмущению, ксендз произнес в Успенском соборе проповедь на латинском языке. Тем не менее, свадьба как началась, так и окончилась по всем правилам русского свадебного чина.
Потекли веселые дни пиров и праздников. Марина, по требованию царя, хотя и являлась в русском платье, когда принимала поздравления от русских людей, но предпочитала польское, и сам царь одевался по-польски, когда веселился и танцевал со своими гостями.