Эту нишу не случайно занял Август. Он, как опытный шахматист, выигрывал позицию за позицией у своих соперников во многом благодаря тому, что сохранил и упрочил те институты власти и гражданские законы, которые привнес в жизнь государства Цезарь. Памятуя о мартовских идах сорок четвертого года, он пошел во многом по стопам Помпея, маскируя абсолютную власть в догматические республиканские лозунги. Он не стал домогаться диктатуры, не присваивал себе громких титулов, оставаясь лишь «первым среди равных», несменяемым лидером Республики, живущей по имперским законам. Своим скромным и непритязательным образом жизни и неприятием роскоши и безнравственности он напоминал ярого республиканца Катона, моралиста и блюстителя строгих древних нравов. Вот это сочетание революционного и архаичного и оказалось в тот период наиболее приемлемым, потому что являлось балансом сил и интересов в обществе.
Все это вместе взятое говорит о сильном отличии правления Августа от методов его предшественника. Он прекрасно понимал, что еще сильнее укрепит свою единоличную власть, если сохранит все институты республики, придав им видимость властных полномочий. Казалось бы, это парадокс, но Август верно рассудил, что для остатков сенатской аристократии уже не важна суть республиканского режима, а только лишь форма, поэтому, а начал это Цезарь, сохранил всю мишуру знаков и регалий высших магистратов (одежда, специальные на обуви пряжки, ликторы и прочее) и давал им после консулата или претуры возможность набить свои карманы в качестве наместников в провинциях. Ну а своя рубашка, если она к тому же расшита золотом, как известно, всегда ближе к телу. Сановникам стало неважно, как они попадут на вожделенное теплое местечко, – с помощью ли выборов, когда вечно голодный столичный пролетариат всегда готов отдать свой голос за тысячу ассов, либо оказаться среди льстецов в ближнем окружении императора, который в порядке очереди даст синекуру. Дальновидный Август прозревал, что в будущем эти назначенцы будут верной опорой новому режиму, они привыкнут к подачкам с царского стола и загрызут всякого, кто посмеет отталкивать их от кормушки.
Он был чрезвычайно осторожен, любил повторять «спеши не торопясь», всегда присматривался к возникшей обстановке и принимал взвешенные и верные решения. Если он чувствовал, что внешнее оформление его власти в виде пышных церемоний, игр, праздников имеет политическое значение и оно ко времени и укрепляет ее суть, император не жалел на это средств и стараний. А если внешние атрибуты так называемого принципата слишком уж раздражали противников, он уходил в тень, надевал на себя вместе с домотканой одеждой маску добропорядочного простолюдина с его вечными ценностями домашнего очага. Что тоже служило опять-таки укреплению его власти.
И эти качества не были на все сто процентов прирожденными. Август воспитывал их в себе, не позволяя своим эмоциям выплескиваться наружу, и это тем более делает ему честь. Ведь он, как мы видим из его поступков на заре политической карьеры, был человеком вспыльчивым, страстным и далеко не беспорочным. Вспомним письмо Антония, где тот обвиняет его в любвеобильности. Впрочем, и в этом случае наш герой оправдывал свой адюльтер, подобно Цезарю, политическими мотивами.
Так что в определенном смысле можно сказать, что перед своей кончиной Август не лукавил, когда спрашивал, хорошо ли он сыграл свою роль. При этом был не только актером, который блестяще играл на политической сцене, но и великолепным режиссером, который очень точно отбирал актеров на то или иное амплуа.