Великие женщины великих мужчин

Через год после избрания Хуана Перона главой государства Эвита предприняла первые попытки выступать перед рабочими на предприятиях. Наконец, она придумала замечательный механизм воздействия на массы неимущих — путем организации фонда помощи, которым стала управлять самолично. Трудно сказать, где ее артистичная натура играла, а где Эвита искренне проникалась ролью святой помазанницы, обнимая уродов, целуя прокаженных и инфицированных больных. С одной стороны, легко превратиться в источник избирательной помощи, раздавая страждущим дома или бесплатное лечение за границей на государственные средства. С другой стороны, визиты в трущобы и больницы, попытки заботиться о той голодающей и гниющей заживо части людского общества, из которой она вышла сама, — разве это не уникальный инструмент в руках женщины?! Следует, конечно, понимать, что Эвита делала то, к чему была способна. Не будь она потрепана в детстве и не испытай она мучения юности, вряд ли такая деятельность была ей по душе. На публике она, вне всякого сомнения, играла — массы стали огромной аудиторией театра одного беснующегося актера. Ей приписывают слова, которыми она оправдывала свое абстрагированное положение по отношению к обездоленным: «Бедняки любят, когда их всесильный покровитель появляется во всем блеске. Здесь есть нечто магическое». Возможно, но такая магия вызывает и зависть, а с ним — неизбежные проклятия, которые неимущие калеки импульсивно (порой даже не подозревая сами) шлют здоровым и богатым. Этим они часто платят за снисхождение до милостыни.

Что же до Эвиты того славного для нее времени, то, агитируя за Перона и демократию, она больше всего упивалась собой, получала прилив экстатической эйфории, — предмет был ничто в сравнении с процессом исполнения некоего представления. Во власти она сумела выделиться и нащупать путь исключительного самовыражения («власть давать», согласно удачному определению биографа Абеля Поссе), — это позволяло ей не опасаться соперниц. Отдавая дань их пылким любвеобильным телам, она посмеивалась про себя: такие, как Перон, ждут от женщины далеко не только искусной любви.

Что еще в ней было запоминающегося, сделавшего ее образ ослепительным? Бесстрашие, порожденное все тем же отчаянием.

Она напугала даже бездушного испанского диктатора Франко. Не говоря уже о том, как она расправлялась с менее именитыми особами. Правда, тут также стоит оговориться: Эвита встречалась преимущественно с мирскими личностями, богатеями и политиками, далекими от понимания сути жизни, прожигателями и пустословами. Невежество и исключительный фокус внимания на помощи супругу — государственному деятелю не позволяли ей заводить дружбу с духовными лидерами, мыслителями, устанавливающими стандарты. Эвиту несказанно бесили люди, наделенные внутренней силой, способные ее затмить.

Пропаганда, организованная Эвитой, была само обаяние, женская харизма, облаченная в воздушную нежность и убедительность преданной подруги лидера-воителя. После восхитительно милой свадьбы молодая супруга отличилась еще раз, фактически организовав спасение мужа от тюремного заключения. Когда Перон стал президентом Аргентины, его жена только перешагнула 26-летний рубеж. Молодая женщина сумела совершить еще одну трансформацию образа — к подчеркнуто строгой, взыскательной женщине. Она стала живым воплощением добродетели, она осознанно посвящала себя благотворительности, понимая, что восприятие ее образа будет влиять на восприятия образа му-жа-главы государства. За семь лет замужества она перевернула представление о возможности женщины, о способности играть роль святой, чтобы реально воплотиться в святую. Ее беспокойный ум то и дело давал сбои. Уже через год после брака возник тяжелый кризис, причину которого приписывают сорвавшейся беременности. Кажется, она чувствовала себя в шаге от мирского счастья, но из-за гонки за лидерство Перона и его сторонников, из-за неспособности гармонию жизни выдвинуть в число приоритетов она так и осталась на ее пороге.

Эвита приобрела искрящиеся великолепием титулы — игра слов, призванная поддерживать внутреннее воодушевление. Они, как бродящие вслед за нею призраки, отражали внимание толпы, как и всю мишуру мирского бытия. «Знаменосец угнетенных масс», «надежда и страж революции», «щит Перона», «полномочный представитель», «мост любви между Пероном и народом» — даже умирая, она не осознала эфемерности этих выспренних слов. Эва Перон успела зафиксировать свою позицию жены-амазонки в автобиографической книге «Смысл моей жизни», пусть написанной и несамостоятельно, но довольно убедительно. Жизненный путь нестандартной женщины, ставшей в возрасте Христа латиноамериканской легендой, прервал всепоглощающий рак. На короткое время ярко вспыхнувшая звезда внезапно погасла, оставив лишь память о своем иллюзорном величии.