Великие женщины великих мужчин

Была ли она святой? Этот вопрос отнюдь не тривиален, ибо расплата за величие у этой женщины оказалась баснословно высокой. Можно принять, что она занималась благотворительностью искренне. Однако выражение ее любви было несколько странное — оно выглядело не всеобъемлющим океаническим чувством, направленным на весь мир, но чувством избирательным. Она помогала нищим и больным, словно противопоставляя их богатым и власть имущим, как бы в знак особого презрения к последним. В ней отсутствовало то воплощение величия любви, которое можно отыскать у Альберта Швейцера или матери Терезы, ее милосердие не являлось актом самоотверженности, как у Флоренс Найтингейл. Г оворя словами Джека Лондона, выходца из нищенских кварталов, прекрасно разбиравшегося в природе благотворительности, такое милосердие было «костью, брошенной собаке», а не «костью, разделенной с собакой». Альберт Швейцер даже не употреблял вина — из-за мысли о том, что кто-то в этом мире недоедает и бедствует. А мать Тереза Калькуттская начала свое служение, имея лишь одно сари и одну пару сандалий. Потому по сравнению с образами великих мучеников и подлинных святых деяния (пусть и достойные уважения) Эвиты выглядели лукавством. Тем более что действовала она с четко обозначенной политической целью — удержать и распространить как можно — власть своего возлюбленного и свою собственную. Великолепно об истинных целях Эвиты высказался Роберт Грин: «Не сама ее доброта была столь харизматичной (хотя проявления доброты достаточно привлекательны), а умение сделать из своей доброты спектакль, драму. <…> Театральная драматургия отсекает все ненужное и банальное, фокусируясь на моментах сострадания, жалости и ужаса; религия имеет дело с самими жизнью и смертью».

О таланте Эвиты превосходно высказался Роберт Грин: «Не сама ее доброта была столь харизматичной (хотя проявления доброты достаточно привлекательны), а умение сделать из своей доброты спектакль, драму».

Любой из нас, живущих в суетливой реальности, должен помнить о могущественном законе жизни: одновременно исполнять две роли невозможно. Нельзя, подобно Эвите, быть блистательной красавицей, носить броские наряды, упиваться роскошью, драгоценностями, жаждать титулов и орденов — и одновременно демонстрировать святость. Похожую роль пыталась играть принцесса Диана, но так же неудачно, ибо не могло быть по-иному, — ведь мир живет по верно отлаженным законам. Наверное, всем нам стоит осознать необходимость прекращения открытого доступа к своей душе всех желающих. В случае с Эвитой сквозь пробоины в энергетической защите мог просочиться отравленный сок зависти: ведь слишком многим она невольно демонстрировала свое благополучие.

«Главными чертами ее характера были обидчивость и мстительность», — эти слова принадлежат человеку из близкого окружения Эвиты и Перона. Согласитесь, они многое объясняют в ее судьбе…

Глава пятая. Таинственная простота ободрения

Упоминаемые образы: Оливия Твен, Маргарет Бор, Мерседес Маркес

Многие женщины откровенно стремятся к довольно простому укладу жизни, не намереваясь достичь каких-либо суетливых высот сами и не очень веря в необходимость исключительных вершин для своего спутника. Они умеют просто и внятно исполнять свою традиционную роль, и в этом также присутствует своя трогательная и глубокая, пронизывающая все существование на земле прелесть. Окружающий мир в глазах таких женщин, скорее всего, не является воинственным и враждебным, понукающим к завоеванию власти и влияния, к захвату добычи в любом ее проявлении.