А потом он уехал и снова приехал с Антониони летом. Они собирались ехать на выбор натуры для нового фильма в Среднюю Азию. И Тонино, конечно, захотел взять меня с собой. Но как? Ведь я ему никто, по мнению мосфильмовского руководства — путана. И тогда Антониони и Тонино пошли к Ермашу — председателю Госкино. Мне потом Тонино рассказывал очень смешно. Тонино вошел к нему в кабинет со словами: «Филипп, у тебя еще стоит?» Тот застыл на месте и рот раскрыл. А Тонино, не дав ему опомниться, продолжает «А вот у меня — стоит, и поэтому я хочу взять с собой эту женщину в Ташкент». Отказать Антониони и Гуэрра Ермаш не решился, и меня разрешили взять. С нами поехал Рустам, это была дивная поездка, хотя мы с Рустамом несколько раз порывались вернуться в Москву — просто не выдерживали их ритма работы. Антониони произвел на меня сильное впечатление — он был как бы отдельно ото всех: он и… свита. Исключение делалось только для Тонино и, может быть, для Энрики, которая была настоящей подвижницей рядом с гением. Она была тогда совсем юной девочкой, но ясно понимала, что Антониони — не просто талантливый или знаменитый, а именно — гений. Я тогда впервые увидела, чем отличается гений от обычного человека — он показывает мир с другого угла зрения, и ты начинаешь видеть то, на что никогда бы сам не обратил внимания. Рядом с гением картина мира меняется, это я потом уже почувствовала, живя с Тонино. Наверное, с обывательской точки зрения жить с гением трудно, но это погружение в другой, сказочный мир стоит любых трудностей. Это невозможно пережить никаким иным способом, отчасти это ощущение может родиться, когда сталкиваешься с произведениями гения, но это несравнимо с тем упоением, которое испытываешь от его постоянных проявлений в жизни!
Съемки документального фильма «Время путешествия Андрея Тарковского и Тонино Гуэрра. 1981 г.
И тут Антониони и Тонино решили всерьез пригласить меня в Италию. Они пошли к послам, пошли в ЦК и везде объясняли, что мой приезд в Италию просто насущно необходим маэстро. И им поверили. Причем решение о моем отъезде из страны принималось на уровне ЦК. И меня выпустили в Италию!
Magia — Волшебство
В аэропорту меня провожали сорок человек. Это была наша общая победа. Я прилетела в Рим в дубленке, в ушанке, а там температура — плюс шестнадцать градусов. Тонино повел меня в магазины, и мы подобрали мне какой-то гардероб. Причем выбором вещей руководил Тонино, он сказал: «Тебе не нужны элегантные вещи, ты вся ошибочна, и тебе нужно подчеркивать свои ошибки!» Он мне купил какое-то потрясающее пальто, его сразу же прожгли сигаретой, и я все время от смущения зажимала эту дырку рукой. На шестой день он повел меня знакомить с Феллини и Мазиной. «Только не скрывай от Федерико, что я тебе нравлюсь», — попросил Тонино. Он меня повел в ресторан Чезарины, где Феллини обычно обедал. Чезарина — хозяйка ресторана, сама, как персонаж из фильма — колоритная, крепкая крестьянка, она была замечательна тем, что всегда первым подавала еду не дамам, не гостям, а Федерико. Я ужасно трусила, но Федерико, увидев меня, развел руки и закричал Тонино: «Где ты взял этого сибирского котищу?» Меня сразу отпустило, но все равно все происходящее казалось мне фильмом, и я даже щипала себя за руку — наяву ли со мной все это происходит? Вот сидит Феллини — кумир и бог миллионов людей на планете, остроумный красавец — и протягивает мне корзинку с хлебом. Или Джульетта Мазина — хрупкая, элегантная, живая, очень много курит, но из глаз — какой-то безумный блеск и шарм. Улыбается, периодически вынимает зеркальце и подводит свои бровки. Они оба показались мне гипнотизерами. Наверное, я ничего не ела. Потому что в конце обеда Мазина собрала весь десерт в салфетку и отдала мне с собой. Так, в гипнозе меня повезли в цирк. Владелец цирка спросил у меня: «Вы знаете как называется этот цирк?» «Да, — пропищала я, — это цирк Орфей». «Нет, — сказал он. — Это цирк — Орфеллини». Дело в том, что Феллини приходил сюда каждый день, выходил на арену, сам рассаживал голубей.