Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Рококо объявило войну конструктивности, отдав предпочтение прихотливому украшательству, маскирующему и конфигурацию интерьеров, и границы стен и потолка. Оно как бы отказалось от парадной торжественности и обратилось к созданию атмосферы удобства и изящества. Вот почему привычные со времен Возрождения декоративные элементы — раковина и акант — обрели совершенно иные, причудливые формы. Раковина, например, превращалась то в сложный завиток с какими-то странными прорезями, то в неправильной формы картуш с асимметричными отростками. Акант преобразился в некие тонкие листья неведомых морских растений. А орнамент в целом, обретя колеблющийся, то замедленный, то прихотливо-ускоренный ритм, стал игрив и праздничен.

Декоративный стиль, созданный для украшения интерьеров и произведений прикладного искусства, Франческо Бартоломео Растрелли использовал в убранстве фасадов своих строений, придав им тем самым еще бóльшую нарядность и пышность.

Нет, не случайно именно он стал законодателем российской архитектурной моды середины XVIII столетия; моды, которая во многом способствовала репрезентативному самоутверждению российского дворянства. Именно барокко и рококо четко отразили в торжественных и нарядных архитектурных ансамблях России середины XVIII столетия национальное осознание возросшей мощи и значимости государства, утверждение новой культуры как части единой европейской. И где-нибудь в Москве или Калуге, Твери или Киеве дом в «растреллиевом стиле» стал критерием «великолепности жилья», а следовательно, и мерой «почитаемости» владельца. Нет, не случайно большинство российских мастеров 40–50-х годов XVIII века работало, во многом подражая манере Растрелли.

Через сто с лишним лет историк петербургской архитектуры П. Н. Петров напишет, что эпоха «величайшего блеска строительного дела в России совпала с творчеством графа Растрелли», числившегося в придворной иерархии лишь ревностным исполнителем воли правительницы.

II

В начале лета 1744 года Елизавета Петровна стала поговаривать о поездке в Малороссию. Не государственные дела влекли туда императрицу, а сокровенная мечта — увидеть родину Алексея Разумовского. Пригожий чернобровый украинский пастух волею случая вознесся до невиданных высот, став тайным мужем Елизаветы, обладателем несметных богатств и неограниченной власти.

В середине июня по всем городам и селам на пути следования в Киев поскакали расторопные гонцы с наказом: готовить на подставах двадцать три тысячи лошадей, телеги и повозки для поезда государыни.

27 июня тронулись из Москвы. Сопровождало Елизавету Петровну до двухсот пятидесяти приближенных особ. А их, в свою очередь, — сотни и сотни слуг. Двигались не спеша, с удобствами. Любуясь пристойными видами и пируя на природе.

Через Тулу, Орел тянулся поезд к Глухову. На границе Малороссии государыню встретили казацкие полки в синих черкесках, в широких шароварах, в цветных, по полкам, шапкам. Полки стояли в линию, в два ряда. Первый полк, отсалютовав знаменами и саблями, срывался с места, скакал сзади фрунта и снова вставал вдоль дороги. Второй и третий поступали так же. Так и тянулась вдоль пути стена всадников.

Не спеша миновали Глухов, Нежин, Козелец и наконец 29 августа прибыли в Киев. Различные маскарадные действа и разряженный киевский люд, поставленный вдоль улиц, привели государыню в неописуемый восторг.

Жалуя свои милости древнему городу, повелела Елизавета Петровна возвести великолепный храм из камня в честь Андрея Первозванного, а для себя — путевой дворец, где можно расположиться в следующий приезд.

Исполнить желание императрицы поручили архитектору Шеделю, известному еще по Петербургу и недавно переехавшему в Киев.

Через год он отправил сочиненные проекты на высочайшее рассмотрение. Питал немец надежду обрести высочайшую милость. Только ничего, кроме конфуза, не получил. В милость снова вошел Франческо Бартоломео Растрелли. Ему теперь поручила Елизавета Петровна окончательное составление проектов.

Бросив дела, обер-архитектор полетел по Царицыному тракту в Киев.

Когда-то первый приезд в древнюю Москву стал для Растрелли открытием неизвестной ему и ни на что не похожей России, всегда вызывавшей удивление иноземцев. В Киеве открытия уже не случилось. Приехал по делам, по велению государыни, и спешил исполнить все как можно скорее, чтобы вновь вернуться в Петербург, к прерванной работе.

В Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге хранятся тщательные планы Ближних и Дальних пещер Киево-Печерского монастыря. На каждом листе рукой зодчего начертано: «Подземелье Киева. План, снятый по приказу императрицы Елизаветы Франсуа Растрелли, обер-архитектором императорского двора». Значит, не день и не два провел Растрелли в городе на Днепре. Снимал планы для возможного будущего строения колоколен у входа в пещеры. И такое желание высказывала императрица.