Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Исполнить столь важное решение поручили, конечно, обер-архитектору. Для Франческо Бартоломео Растрелли Петергоф — земля воспоминаний. Первый раз он прикатил сюда с отцом в конце лета 1716 года. Царь поручил Бартоломео Карло Растрелли украсить лепниной парадный зал Монплезира, а также отлить из свинца маскароны для фонтанов и мифологические фигуры для водометов.

Командовал строительством дворца Леблон. Франческо Бартоломео увидел его в малом вестибюле. Новоиспеченный генерал-архитектор что-то сердито и надменно выговаривал стоявшим вокруг офицерам.

Интересно, а что случилось бы с ним, Растрелли, проживи Леблон еще не четыре года, а четырнадцать? Ведь умер он всего сорока лет… Может, пришлось бы тогда отцу и сыну покинуть Россию… Удивительны повороты судьбы. Тридцать лет назад Леблон сделал все, чтобы отстранить Растрелли-старшего от занятий архитектурой, а сегодня сыну потерпевшего отца велено переделать, переиначить детище Леблона.

…Царившая во дворце и парке тишина безлюдия настраивала на философический лад. Дурманяще пахло талой землей и прелыми листьями. Еще бездействовали каскады, но почерневшие от времени маскароны встречали его безмолвными криками широко разинутых ртов. Свинцовые фигуры молчащих водометов приветствовали Растрелли жестами высоко поднятых рук и энергичными разворотами тел. Дворец вырастал на холме как некий торжественный храм. Растрелли помнил еще старый дворец, возведенный Микетти. Дворец, где легкие галереи с аркадами соединяли первоначальную центральную часть с двумя двухэтажными флигелями. Галереи были украшены балюстрадой с вазами, а на фронтоне дворца — скульптуры. Растрелли почти наяву увидел, как легко и быстро рисовал Микетти тонким свинцовым карандашом проекты этих галерей. Франческо нередко забегал к соседу, чтобы забрать домой очередной том каких-нибудь увражей. С той поры остался в памяти удивительный, неповторимый запах кожаных переплетов массивных фолиантов, привезенных Микетти из Италии.

В доме соотечественника Франческо Бартоломео впервые сдружился с Земцовым — «архитектурии гезелем» при Микетти. Они тогда были заняты проектом Екатеринентальского дворца под Ревелем. Хоть и был Земцов на четырнадцать лет старше Франческо, но таилось в нем столько живости, энергии, задора, что между ними легко и быстро установились дружеские отношения.

Кажется, это было в ноябре 1724 года. Отца пригласили в Канцелярию от строений и предложили высказать свое мнение о Михаиле Земцове, определив размеры жалованья, платить которое ему положено. В тот вечер, запершись у себя в кабинете, Бартоломео Карло Растрелли порвал в клочья не один лист бумаги. В конце концов родилось следующее: «Оной [Земцов] архитектором полным и действительным быть достоин непрекословно… достоин быть награжден окладом денежного жалованья за прошедшие и настоящие его труды по 1500 руб. в год, ибо он несет на себе такую должность, какую нес архитект Микеттий».

Присыпав песком написанное, Бартоломео Карло горделиво заключил: «Растрелли — не Леблон. Артист обязан помогать артисту!»

Михаил Земцов был не только талантливым зодчим. Он был человеком. В сложное время всеобщего страха, предательства и доносов, чтобы прослыть порядочным человеком, достаточно не делать подлостей. Земцов делал добро. Получив указ о перестройке Петергофского дворца и завершении всех фонтанов и водометов парка, Земцов тотчас же для «украшения палат, каскадов и фонтанов и прочия тем подобные работы» привлек Бартоломео Карло Растрелли. Он воздавал соседу должное.

И все же Земцов не проявил свой талант во всю присущую ему силу: не может родиться большое искусство, пока правитель использует художника только по той или иной практической необходимости. Нельзя творить легко и радостно, с полной отдачей под неусыпным оком и под окрики хозяина.

…От террасы дворца широкие ступени Большого каскада спускались к ленте канала, протянувшегося к заливу. Голые, еще черные ветви деревьев затейливой рамой окаймляли его. В центре «ковша» у самого завершения канала золотым пламенем горела исполненная отцом фигура могучего российского Самсона, раздирающего пасть шведскому льву. Он поклонился ему, как старому знакомцу. Гравюра Ивана Зубова и Михаила Карновского, на которой изображен был могучий Самсон, и сейчас висела у Франческо Бартоломео в кабинете. В Верхнем парке, по ту сторону дворца, еще ждала радостной минуты свидания сияющая позолотой огромная композиция «Триумф Нептуна», или, как ее прозывали, «Нептунова телега». С восторгом рассказывал отец, как двести солдат стащили ее с баржи и установили на основание. Ждала и робкая Андромеда, спасенная от дракона отважным юным Персеем, и многие другие греческие и римские герои…