Господин Кларк встретил «августейшего инженера» и сопровождающих его лиц у ворот. Государь изволил детально осмотреть конструкции и, получив ответы на свои вопросы, объявил решение: «…каменное устройство стен для металлической кровли продолжать и немедля поставить несколько железных стропил для крыши для испытания, равно поставить чугунные стропила и над сценой по сделании над ними опыта наперед на заводе…» А испытание состоит в том, что к стропилам следует подвешивать груз в 2500 пудов (40 тонн). После чего члены комиссии должны пометить конструкцию каждый своей печатью. А так как сургуч к металлу не пристает, то надлежит изготовить специальные штампы и с их помощью выбивать метку. Проверенные стропила можно устанавливать на здании театра.
Осознав свое поражение, П. Базен 5 декабря пишет очередной рапорт: «Теперь, когда… высшее начальство решило провести в исполнение проект гг. Росси и Кларка, то надлежит только принять некоторые предосторожности, дабы против устроения по оному проекту произведенного не было подвержено никакому сомнению». Попытка сохранить хорошую мину при плохой игре.
Карл Росси победил, но ценой больших нервных потрясений. Мучившая его болезнь обострилась, и Росси вынужден был просить отпуск на лечение. 14 мая 1831 года ему разрешено выехать на два месяца за границу для поправления здоровья. Все работы будут продолжены без него.
Вскоре после отъезда зодчего перекрытие театра завершено, и плотники начинают разбирать леса. Работы в зрительном зале и на сцене также идут полным ходом.
И все же что-то не задалось с театром, построить который так долго мечтал Карл Иванович. Прорисовывая убранство зала, он твердо рассчитывал, что конструкции ярусов и решетки барьеров будут из чугуна и окрашены бронзой. Декоративные украшения — выбиты из меди и покрыты лаком, а нарядные рельефы центральной ложи и по сторонам портала сцены — позолочены. В сочетании с голубой обивкой и такого же цвета портьерами зал должен смотреться нарядно. Но, увы, у казны уже не хватает средств. Деньги нужны для армии. Полки и дивизии — главный аргумент политики российского императора.
В июле 1830 года восставший Париж скинул с престола Карла X. Эхо парижских событий отозвалось в Брюсселе и Гааге: зашаталось Нидерландское королевство, где жена наследника престола — Анна Павловна, родная сестра Николая. Государь император уже твердо решил послать свою армию на берега Нижнего Рейна, как нежданно вспыхнуло восстание в Варшаве. Поляки требовали строгого соблюдения дарованной им конституции. Теперь уже не на Рейне, а у себя под боком следовало навести железный порядок. Полки выступили против восставших…
Спокойствие в империи важнее всяких медных и золоченых украшений в театре. Бронзу и медь заменили резьбой по дереву и художественной росписью. Только неуемная фантазия Росси, высокое умение охтинских резчиков, лепных дел мастеров Н. Сипягина и М. Соколова, живописцев братьев Додоновых позволили придать зрительному залу красоту и роскошь. Работы велись с таким напряжением сил, что мастера порой оставались ночевать тут же в театре. Измученный Карл Иванович вновь просит дать ему хоть на неделю «отпуск в город Ревель для свидания с семейством». Отпуск предоставлен. А с 27 июля снова работа, работа, работа…
Торжественное открытие театра состоялось 31 августа 1832 года. На следующий день газеты сообщали: «Сие огромное, изящное, величественное здание построено архитектором Росси. Зала вмещает в себя пять ярусов лож, кроме бенуаров. Кресел числом 242, расположенных в девяти ярусах. Позади кресел возвышаются амфитеатром, до лож первого яруса, так называемые места за креслами (числом 182), нумерованные скамьи, для зрителей и слушателей весьма удобные… Представление открылось трагедией „Пожарский, или Освобождение Москвы“ и испанским дивертисментом, то есть разными испанскими танцами».
Император остался, видимо, не очень доволен новым театром. Не случайно Фаддей Булгарин, умевший всегда держать нос по ветру, восторженно отметив великолепие и блеск зрительного зала, тут же поспешил добавить ложку дегтя: «Входы в ложи очень неудобны: должно протесниться в каждую ложу длинным коридором, который не шире дамского рукава, передняя завеса бледна и бесхарактерна как газетная проза…»