Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Тем временем сам Петр в нетерпении мечется по побережью. Из Петербурга в Ревель, оттуда в Ригу, снова в Петербург. Затем в Выборг. Ждет, ждет столь надобный ему мирный договор. Замучивая гребцов, загоняя лошадей, мчатся к нему курьеры с донесениями о каждом дне переговоров. Царь извещает Меншикова, чтобы начал в столице исподволь готовиться к великому празднику. А Брюсу и Остерману шлет строгий наказ: «Известие мне первому привезть в Петербург, понеже не чаю, кто б более моего в сей войне трудился, и для того с сим никому являться не велите, кроме меня».

Наконец 3 сентября очередной курьер, гвардии капрал Обрезков, настигает царя по дороге на Выборг, в Дубках. При нем и текст договора, в спешке даже не переведенный на русский язык. Петр велит повернуть назад, в столицу. От радости не спит всю ночь, но находит в себе достаточно сил, чтобы никому не сказать о полученном известии. Война, начавшаяся двадцать один год назад поражением под Нарвой, завершилась утверждением на балтийских берегах, приобретением Ингерманландии, Эстляндии, Лифляндии и рождением новой столицы в устье Невы.

Около десяти часов утра 4 сентября с пушечной стрельбой вошла в Неву бригантина. На носу ее стоял ликующий Петр, выкрикивая известие о мире.

Свидетельствует очевидец — камер-юнкер Ф. Берхгольц: «Началась пушечная пальба в крепости и в Адмиралтействе и спустя час продолжалась снова. В это время царь находился в церкви Святой Троицы, где свершалось благодарственное молебствие… Между тем на всех улицах до поздней ночи объявляли о мире при звуках литавр и труб. Литавры были покрыты белою тафтою, и трубачи, и следовавшие за ними всадники имели белые шарфы или повязки через плечо и держали белое знамя с изображением двойной масличной ветви с лавровым венком наверху. На всадниках были старые заржавленные железные шлемы, а на трубачах старые коричневые кафтаны, что все вместе отличалось какой-то особенностью».

Меншиков сумел хорошо подготовить торжества. Царю понравилась символика герольдов: белая тафта мира наряднее и приятнее проржавевших, ненужных теперь воинских доспехов.

Пока на улицах и площадях народу возвещали о наступившем покое, в цветных шатрах, раскинутых в саду светлейшего, шел великий пир. Царь веселился как ребенок: пел, танцевал на столе. Так и не скинув матросского костюма, искусно выбивал дробь на барабане. (Кстати, подобными музыкальными занятиями увлекались и внук Петра, император Петр III, и праправнук — император Николай I.)

10 сентября начался маскарад, длившийся целую неделю. С утра до позднего вечера тысячи человек в причудливых костюмах и масках вышагивали и ездили по городу из дома в дом. Сваливались, мертвецки пьяные, прямо на улицах, а протрезвев, продолжали коловращение.

Больше месяца длилось ликование. Днем на площади выкатывали бочки с пивом и вином, что еще больше подогревало народную радость. А вечерами у всех домов зажигали десятки и сотни плошек и вспыхивали разные фейерверки.

Торжества завершились 22 октября. В тот день в Троицком соборе Феофан Прокопович прочитал проповедь о всех знаменитых деяниях Петра. Затем старейший из всех сенаторов, канцлер Гавриил Головкин, произнес речь: «Да благоволите от нас, в знак малого нашего признания толиких отеческих… показанных благодеяний, титул Отца Отечества, Петра Великого, Императора Всероссийского приняти». Сенаторы прокричали трижды «виват!». За ними повторил этот крик народ. Зазвонили колокола, раздались залпы сотен пушек крепости, Адмиралтейства и 125 галер, приведенных в Неву. По словам очевидца, «все казалось объято пламенем и можно подумать, что земля и небо готовы разрушиться».

Петр ответил собравшимся, по замечанию А. Пушкина, «речью гораздо более приличной и рассудительной, чем все это торжество». И титул принял. Тем самым Россия объявляла себя одной из крупнейших европейских держав. Ведь до этого дня существовала только одна Священная Римская империя со столицей в Вене. Ништадтский мир породил вторую.

Из Троицкого собора приглашенные отправились в мазанковое здание Сената, стоявшее неподалеку. Здесь в Аудиенц-зале, где государь обычно принимал иноземных послов, состоялся торжественный пир. Камер-юнкер Ф. Берхгольц записал тогда: «В большой аудиенц-зале… с одной стороны устроен прекрасный буфет, а с трех других сторон стояли длинные узкие столы, как и во всех других комнатах. Обедало в это время всего до тысячи человек…» Присутствовали, конечно, все проживавшие в Петербурге послы. Обращаясь к ним, первый русский император заявил: «Сия радость превышает всякую радость для меня на земле!» Рев пушек 150 галер, стоявших на Неве, и ружейная пальба 27 пехотных полков заглушили ответные слова иностранных министров.

Доминико Трезини, конечно, присутствовал на всех торжествах. Обязан был. И это не домысел, не предположение.

Праздничные торжества объявлены были ежегодными. В дневнике камер-юнкера имеется запись от 30 августа 1723 года: