Великий Бисмарк. Железом и кровью

20 сентября Бисмарк прибыл в Берлин. «Совершенно случайно» оказавшийся в столице дипломат практически сразу был приглашен к кронпринцу, беседа с которым, однако, не получилась – обе стороны предпочитали не раскрывать своих карт. Правда, Вильгельм, который подозревал сына в стремлении занять престол, отреагировал довольно болезненно, сочтя, что Бисмарк рассматривает отречение как дело решенное и пытается втереться в доверие к кронпринцу. Роону стоило определенного труда переубедить его. Два дня спустя состоялась аудиенция у короля. Вильгельм, принявший Бисмарка в окрестностях Потсдама, в замке Бабельсберг, первым делом продемонстрировал ему пресловутое заявление об отречении, попутно заявив, что не хочет править по указке ландтага вопреки собственной воле. Дальнейшее сам Бисмарк описывает в своих воспоминаниях следующим образом:

«Я ответил, что его величеству уже с мая известно о моей готовности вступить в министерство; я уверен, что вместе со мною останется при нем и Роон, и не сомневаюсь, что нам удастся пополнить состав кабинета, если мой приход побудит других членов кабинета уйти в отставку. После некоторого размышления и разговоров король поставил передо мною вопрос, согласен ли я выступить в случае назначения меня министром в защиту реорганизации армии, и, когда я ответил утвердительно, задал второй вопрос – готов ли я пойти на это даже против большинства ландтага и его решений? Когда я снова ответил согласием, он наконец заявил: «В таком случае мой долг попытаться вместе с вами продолжать борьбу, не отрекаясь от престола». Уничтожил ли он лежавший на столе документ или сохранил на память, я не знаю.

Король предложил мне пройтись с ним по парку. Во время этой прогулки он дал мне прочесть программу на восьми больших страницах, исписанных убористым почерком. Она затрагивала все возможности тогдашней правительственной политики и останавливалась на деталях вроде реформы крейстагов. Оставляю открытым вопрос, служило ли уже это произведение основой для объяснений с моими предшественниками или оно должно было явиться мерой предосторожности против приписывавшейся мне консервативной прямолинейности. (…)

Мне удалось убедить его величество, что для него дело идет не о консерватизме или либерализме того или другого оттенка, а о том, быть ли королевской власти или парламентскому господству, и что последнее во что бы то ни стало следует предотвратить, хотя бы даже установив на некоторый период диктатуру. Я сказал: «Если при таком положении ваше величество повелите мне сделать что-либо с моей точки зрения неправильное, то я, правда, откровенно выскажу вам свое мнение, но, если вы все же будете стоять на своем, я предпочту погибнуть вместе с королем, нежели покинуть ваше величество в борьбе с парламентским господством». Это умонастроение было во мне в ту пору сильно и имело для меня решающее значение, так как я считал, что перед лицом национальных задач Пруссии голое отрицание и фраза тогдашней оппозиции пагубны в политическом отношении, и так как я питал к личности Вильгельма I столь глубокое чувство любви и преданности, что мысль погибнуть вместе с ним казалась мне, по тем обстоятельствам, вполне естественным и привлекательным завершением жизни.

Король разорвал программу и хотел бросить клочки с моста в сухой овраг парка, но я напомнил ему, что эти бумажки, исписанные всем известным почерком, могут попасть в весьма неподходящие руки. Он с этим согласился, сунул клочки в карман, чтобы потом предать их огню, и в тот же день назначил меня государственным министром и временно исполняющим обязанности председателя государственного министерства» [210].

Насколько верно это описание, судить сложно – других свидетелей той встречи не было. Однако вполне очевидно, что фразы о любви и преданности королю маскируют изящное решение весьма важной для Бисмарка задачи. Король поставил его в затруднительное положение, протянув уже готовую программу действий правительства. Если бы Бисмарк ее отверг, он продемонстрировал бы тем самым, что с самого начала собирается действовать наперекор монарху. Принять ее он тоже не мог, поскольку связал бы себе руки, даже не приступив еще к деятельности главы правительства. Единственным возможным решением было сделать так, чтобы монарх сам отказался от своей программы, и это ему блестяще удалось.

Мечта Бисмарка осуществилась. Он стал главой прусского правительства. Этот день Лотар Галл, оглядываясь на последствия прихода Бисмарка к власти, назвал «датой всемирно-исторического значения» [211]. Хотя это высказывание содержит известное преувеличение, с ним можно согласиться. Формальное назначение Бисмарка министром-президентом и министром иностранных дел состоялось 8 октября. К тому моменту он уже погрузился в пучину политических баталий.