Великий Гэтсби

В Аргоннском лесу я командовал двумя сводными пулеметными ротами, вернее, тем, что от них к тому времени осталось. Так вот, мы прорвали линию обороны немцев, а пехота нас не поддержала: с правого и левого фланга образовались бреши шириной по полмили. Два дня и две ночи мы удерживали позиции — сто тридцать бойцов и шестнадцать «льюисов», — потом пехота все-таки соединилась с нами, а разведка доложила, что нас пытались смять три немецкие пехотные дивизии; во всяком случае, у трупов, которые буквально штабелями лежали на поле брани, были знаки различия трех разных дивизий. Я был произведен в майоры, а правительства каждой из стран, входивших в Антанту, наградили меня орденами — даже Черногория, крошечная Черногория на побережье Адриатики.

Крошечная Черногория! Он словно попробовал на вкус эти слова, удовлетворенно кивнул головой и улыбнулся. Улыбка эта, судя по всему, адресовалась Черногории, ее тревожной истории и героической борьбе черногорцев, как если бы умудренный богатым жизненным опытом человек анализировал геополитическую цепь событий и обстоятельств в их причинно — следственной связи, одним из узловых звеньев которой была беззащитная европейская держава и ее скромный дар от чистого сердца. Лед недоверия был растоплен; за несколько минут его короткого рассказа я словно окунулся в атмосферу тех горячих деньков и перелистал дюжину иллюстрированных журналов военного времени.

Гэтсби полез в карман, и тяжелый кружок металла на ленте опустился в мою ладонь.

— Это один из тех орденов — от Черногории.

К моему искреннему удивлению, орден выглядел как настоящий. «Orderi de Danilo» — вилась причудливая вязь латиницы на аверсе — «Montenegro, Nicolas Rex».

— Переверните.

Я прочитал выгравированную на реверсе надпись: «Майору Джею Гэтсби. За выдающуюся доблесть».

— Да, и вот еще что я все время держу при себе — на память об оксфордских деньках. Снято в том самом четырехугольном дворе Тринити — колледжа. Слева от меня — нынешний граф Донкастер.

На фотографии группа праздных молодых людей в блейзерах стояла под аркой, за которой виднелись шпили зданий и церквей. Я сразу же узнал Гэтсби в молодом человеке с битой для крикета в руке — он выглядел моложе, чем сейчас, но не так, чтоб уж очень намного.

Боже мой, значит, все это правда! Значит, висели полосатые тигровые шкуры на стенах его Охотничьего зала во дворце у Большого канала[22], значит, действительно набирал он полные пригоршни рубинов, склонившись над сундуками с сокровищами, чтобы, увлекшись игрой багряных граней, хоть на мгновение забыть боль, терзающую его плоть и душу.

— Да, старина, я сегодня намеревался попросить вас об одной услуге, — сказал он с довольным видом, раскладывая сувениры по карманам, — поэтому и решил рассказать немного о себе. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы считали меня каким-то ничтожеством. Вы же знаете, я постоянно окружен абсолютно чужими и чуждыми мне людьми, но так, или в скитаниях я надеюсь забыть то, что со мной произошло. — Он запнулся, но тут же добавил: — Да, видимо, сегодня я и расскажу вам мою грустную повесть.

— За ленчем?

— Нет, нет, — сегодня днем. Я тут краем уха слышал, что вы пригласили мисс Бейкер на чашку чая, не правда

— Надеюсь, вы не скажете мне, что влюблены в нее и требуете сатисфакции?

— Нет, старина. Конечно, нет. Просто мисс Бейкер была настолько любезна, что согласилась переговорить с вами по интересующему меня делу.

Я не имел ни малейшего представления, о каком таком «деле» может говорить со мной Джордан, но был скорее раздосадован, чем заинтригован. Я уговаривался с ней о встрече вовсе не для того, чтобы обсуждать проблемы мистера Джея Гэтсби. Не знаю почему, но я даже не сомневался, что «дело» это не стоит и выеденного яйца, и досадовал на себя уже за то, что некогда принял приглашение и переступил порог его уж слишком гостеприимного дома.

Больше он не вымолвил ни слова. Чем ближе мы подъезжали к городу, тем неприступнее становилась стена холодной корректности, которой он старался отгородиться от меня. Промелькнул Порт — Рузвельт с океанскими лайнерами, украшенными красной полосой, мы мчались по старинной булыжной мостовой мимо неосвещенных, но заполненных страждущими салунов с блестками позолоты на линялых вывесках, сохранившихся здесь с начала девятисотых. Потом по обе стороны дороги потянулись проплешины Долины Пепла, и я успел заметить миссис Вильсон, надрывавшуюся у помпы.

Распластав кремовые крылья, наш сверкающий болид пролетел через половину Астории, но только через половину, — едва мы закружили меж опор надземной железной дороги, как я услышал привычное тарахтение мотоцикла, нас догнал рассерженный полисмен и поехал бок о бок с нами, но только по соседнему ряду.

— Все нормально, старина, — крикнул мне Гэтсби.

Мы свернули к обочине и остановились. Гэтсби достал из бумажника какую-то белую карточку и сунул ее под нос полисмену.

— Все в порядке, проезжайте, — вскинул руку к козырьку полисмен. — В следующий раз узнаю вашу машину, мистер Гэтсби. А сейчас приношу извинения.