Великий Гэтсби

— Что это вы ему показали? — спросил я, когда мы отъехали. — Открытку с видом Оксфорда?

— Нет, как-то раз мне случилось оказать дружескую услугу комиссару полиции, и с тех пор он присылает мне почтовую карточку к каждому Рождеству.

Солнце повисло в перекрестье ажурных ферм прямого, как стрела моста, играя бликами на крыльях вечно спешащих куда-то автомашин. За рекой липкой грудой сахарных головок и белоснежного кускового рафинада лежал город, возведенный здесь мистической силой денег, которые, как известно, не пахнут. Он всегда представляется таким с моста Квинсборо, и всякий раз смотришь на него словно впервые, и всякий раз он манит и очаровывает тебя, обещая бросить к твоим ногам все тайны и красоты мира.

Вот и похоронные дроги с гробом, заваленным цветами, а следом за ними — два наемных экипажа мрачной расцветки с задернутыми занавесями; должно быть, в них сидят безутешные родственники усопшего, и менее мрачной расцветки фиакры — для знакомых и друзей. Друзья, короткогубые европейцы — откуда-нибудь с юга или востока — печально смотрели на нас, и я подумал, может быть, это и к лучшему, что хоть на какое-то время вид роскошного авто Гэтсби отвлек их и частично сгладил угрюмую безысходность похорон. Когда мы пересекали Блэквэллс — Айленд, навстречу нам выехал шикарный лимузин с белым шофером, тремя модно одетыми неграми, двумя фатоватого вида парнями и девушкой. Я громко рассмеялся, когда негроиды вылупили глаза, ревниво разглядывая нас и нашу машину.

Теперь-то все может случиться, раз уж мы перебрались через этот мост, — подумалось мне, — причем, абсолютно все и со всеми.

Даже с Гэтсби — и в этом не было бы ничего удивительного.

* * *

В бурлящий нью — йоркский полдень мы встретились с Гэтсби в хорошо проветриваемом подвальчике на 42–й стрит. Силясь раскрыть глаза, судорожно прищуренные после залитых расплавленным солнцем городских улиц, я вглядывался в мягкий полумрак заведения, пока не обнаружил Гэтсби, оживленно беседовавшего с кем-то в вестибюле.

— Мистер Каррауэй, это мой друг мистер Вольфсхайм.

Маленький еврей с неожиданно ровным носом поднял свою непропорционально большую голову и едва не уколол меня пуками жесткой растительности, буйно произраставшей в его ноздрях. Через некоторое время я разглядел в полумраке и пару щелочек — глаз.

— Я бросил на него один маленький взгляд, — сказал мистер Вольфсхайм, крепко пожимая мне руку, — и что вы себе думаете, я потом сделал?

— Что? — дипломатично поинтересовался я. Вероятно, вопрос был адресован не мне, поскольку

он тут же нацелил свой экспрессивный нос в сторону Гэтсби.

— Дал деньги Кэтспо и сказал: «Кэтспо, я дал тебе деньги, но ты не давай ему ни пенни, пока он не заткнется». И что вы думаете — тут он сразу и заткнулся.

Гэтсби взял нас под руки и повел внутрь ресторанчика. Мистер Вольфсхайм начал было рассеянно изрекать очередную пространную сентенцию, но вдруг оцепенел.

— Три хайбола? — осведомился старший официант.

— Милое здесь местечко, — сказал мистер Вольфсхайм, разглядывая пресвитерианских дев на потолке. — Но помнится, через дорогу — еще лучше.

— Да, хайболы, — подтвердил Гэтсби и повернулся к еврею, — там страшное пекло.

— Душно и еще тесно, согласен, — сказал мистер Вольфсхайм. — Но сколько воспоминаний!

— А что там за ресторан? — поинтересовался я.

— Старый «Метрополь».

— Старый «Метрополь», — ностальгически повторил мистер Вольфсхайм. — Там навсегда остались милые лица моих друзей, которые уже никогда не вернутся. Сколько буду жив, не забуду ночь, когда подстрелили Рози Розенталя. Нас было шестеро за столом, а Рози ел и пил за восьмерых. Под утро подошел к нам кельнер — глазенки так и бегают… да, а сам и говорит, мол, просят вас на минутку. Рози собрался было подняться, а я ему не дал. Слушай, говорю ему, пусть эти ублюдки идут сюда, раз уж им приспичило с тобой поговорить, а я тебя к ним не пущу, чтоб мне провалиться на этом самом месте. А времени было около четырех, так что, если бы не шторы, было бы совсем светло.

— И что же ваш приятель — остался? — простодушно поинтересовался я.

— Какой там остался, конечно, пошел, — нос мистера Вольфсхайма с негодованием повернулся в мою сторону. — Да, в дверях еще обернулся и говорит, мол, не отдавайте мой кофе, пусть остывает. Вышел на улицу и получил три маслины в брюхо — в набитое как барабан брюхо. А те уехали на машине.

— Четверых, по — моему, поджарили на электрическом стуле? — спросил я.

— Пятерых — вместе с Беккером, — сказал он, кровожадно раздувая лохматые ноздри. — Я так понимаю, что вы ищете деловые х — хонтакты.

Последнее слово он не произнес, а словно выкашлял, — и я даже растерялся, обескураженный неожиданной сменой темы разговора. Поэтому за меня ответил Гэтсби.

— О нет! — прямо-таки вскричал он. — Это не тот человек.

— Не тот? — мистер Вольфсхайм даже огорчился.

— Не тот. А это мой друг, я ведь сказал вам, что о том деле мы поговорим в другой раз.

— Прошу пардону, — сказал мистер Вольфсхайм. — Я, старый дурак, принял вас за другого.