Великий Гэтсби. Ночь нежна

Единственным результатом затраченных усилий явилось то, что он лишний раз убедился, насколько глубоко задеты его чувства, а убедившись, решительно принялся искать противоядия. Одним из них оказалась телефонистка из Бар-сюр-Об, совершавшая тур по Европе, от Ниццы до Кобленца, в отчаянной попытке вернуть хоть часть поклонников, недостатка в которых не знала в памятный неповторимо-веселый период жизни. Другим – поиск возможности в августе вернуться домой на каком-нибудь правительственном американском транспорте. Третьим – уход с головой в работу над корректурой книги, которая осенью должна была быть представлена немецкоязычному сообществу психиатров.

Впрочем, Дик уже перерос собственную книгу, ему хотелось с головой окунуться в новую кропотливую работу. Ее можно было осуществить, получив в рамках научного обмена какую-нибудь стипендию – это позволило бы ему свободно располагать временем.

А пока он планировал новую книгу – «Попытка систематизации и практической классификации неврозов и психозов, основанная на изучении полутора тысяч случаев из психиатрической практики как до, так и после Крепелина, диагностированных в терминологии различных современных школ» – с не менее выспренним подзаголовком: «С приложением хронологического обзора теорий, выдвинутых этими школами независимо друг от друга».

По-немецки такое название звучало бы грандиозно.[32]

Направляясь в Монтрё, Дик неспешно крутил педали, любуясь Югенхорном, когда тот появлялся в поле его зрения, и щурясь от солнечных бликов, отражавшихся от озерной глади и просверкивавших сквозь кроны деревьев, которые окружали вытянувшиеся вдоль берега отели. Он без труда узнавал державшихся кучками англичан, которые появились здесь снова после четырехлетнего перерыва; подозрительными, настороженными взглядами людей, в любой момент ожидающих нападения обученных немцами диверсантов, которыми, конечно же, кишит столь сомнительная страна, они напоминали персонажей детективного романа. Повсюду на необозримой груде обломков, оставленных горной лавиной, шел процесс возрождения: расчищались площадки, ширилось строительство. В Берне и Лозанне Дика озабоченно спрашивали, приедут ли в этом году американцы. «Может, если не в июне, то хотя бы к августу?»

На нем были кожаные шорты, армейская рубашка и горные ботинки. В рюкзаке лежали хлопчатобумажный костюм и смена белья. На станции глионского фуникулера он сдал в багаж велосипед и, усевшись на открытой террасе станционного буфета с маленькой кружкой пива, стал наблюдать, как крохотный жучок-вагончик сползает с горы, имеющей наклон в восемьдесят градусов. В ухе у него запеклась кровь – следствие бурного спринта, которым он, вдруг возомнив себя недооцененным атлетом, рванул в Ла-Тур-де-Пельц. Попросив у буфетчика чего-нибудь крепкого, он промыл ушную раковину, пока вагон вплывал на нижнюю площадку фуникулера. Дик увидел, как грузят его велосипед, засунул рюкзак в багажное отделение и зашел в вагон.

Вагоны фуникулера имеют скошенную конструкцию, угол наклона можно сравнить с опущенными полями шляпы, которыми ее обладатель прикрывает лицо, когда не желает быть узнанным. Прислушиваясь к шуму воды, выливающейся из камеры под вагоном, Дик поражался остроумию инженерной идеи: в это же самое время камера вагона, находящегося на верхней площадке, заполняется водой, и, как только отпустят тормоза, вагон, спускающийся под действием силы тяжести, начнет, как противовес, поднимать нижний, теперь более легкий вагон. Гениальная выдумка. Чета англичан, сидевших напротив Дика, обсуждала качество троса.

– Те, что изготовлены в Англии, служат пять-шесть лет. Два года назад немцы перехватили у нас заказ, и как ты думаешь, сколько прослужил их трос?

– Ну и сколько?

– Год и десять месяцев. После этого швейцарцы продали его итальянцам. У тех нет строгого контроля за качеством.

– Думаю, швейцарцам не поздоровилось бы, если бы трос лопнул.

Кондуктор закрыл дверь и по телефону доложил своему коллеге наверху о готовности; вагон дернулся и пополз к верхней станции, выглядевшей снизу как булавочная головка на вершине изумрудного холма. Когда крыши окрестных домов остались позади, перед пассажирами открылась круговая панорама лежащих под бескрайним небом Во, Валé, Швейцарской Савойи и Женевы. Посередине озера, остужаемого стекающим в него потоком Роны, находился истинный центр западного мира. Лебеди скользили по нему, словно парусники, парусники – словно лебеди, те и другие парили в надмирной бесстрастности этой красоты. День был ясный, солнечные блики играли на зелени прибрежной травы и ослепительной белизне теннисных кортов курзала. Фигурки теннисистов не отбрасывали тени.

Когда в поле зрения показались Шильон и остров с Саланьонским замком, Дик перевел взгляд вниз. Уже остались позади последние, расположенные выше всех по склону городские дома; по обеим сторонам в просветах между зарослями кустарников то и дело возникало буйное разноцветье клумб. Это был сад, принадлежавший управлению фуникулера, в вагоне висела табличка: «Dе́fance de cueillir les fleurs».[33]