Великий Годден

Мэл больше не гулял каждое утро с Гомезом, и я взяла это на себя. Гомез лениво приветствовал меня, отрывал голову на дюйм-два от своей подстилки, а затем снова опускал ее в ожидании чего-нибудь съедобного. К тому времени как я, уже поговорив с Хоуп, съедала тост, он опять крепко спал, и мне было жалко его будить, но я будила, называла по имени и поглаживала его уши, пока он не открывал один глаз, затем другой и не вставал на передние лапы. Быть бассетом – значит вести непростое, шумное существование, то и дело колыхаясь всем телом, и при этом быть совершенно неотразимым для окружающих.

Хоуп смотрела на нас, уперев руки в бедра.

– Думаю, когда Мэл удерет от меня с какой-нибудь старлеткой, я обзаведусь милым маленьким уиппетом, – сказала она. А затем, наклонившись, чтобы потрепать Гомеза за уши, продолжила: – Ты очень глупая собака, Гомез.

– Он не глупый, а совершенно волшебный.

– Да уж, с такими короткими лапами ему ничего больше не остается, как быть волшебной собакой.

– Пошли, Гомез, – позвала я. – Нас здесь не любят. – И он потопал за мной, сердито повизгивая.

Я шла по берегу, Гомез семенил следом. Мама, Мэтти и, нехотя, Тэм отправились в магазин для невест и собирались пообедать в городе. Папа был в Лондоне, Хьюго и Кит – бог знает где. Ясно только, что не вместе.

Мы с Гомезом свернули на тропу, идущую от берега, и с трудом потащились по насыпи, параллельной морю. Солнце начало палить, я чувствовала сонливость, и в голове у меня было пусто. Потому я позвала Гомеза, принюхивавшегося к кроличьей норе, немного спустилась с насыпи, примяла траву и легла.

Трава была высокой, и нас можно было увидеть, только сойдя с насыпи в том же самом месте, что и мы. Горячее солнце нагрело землю, а с моря дул холодный ветер. Гомез трижды повернулся вокруг себя, сел и сразу же закрыл глаза. У него было тело большой собаки, которое успокаивающе грело мой правый бок. Какое-то время я полузакрытыми глазами смотрела на море, затем совсем закрыла их и стала прислушиваться сквозь дрему к куликам, крачкам и плеску волн.

– Привет!

Голос раздавался сверху, и я приподнялась, щурясь от солнца и пытаясь разглядеть, кто это. Но к тому времени, как мне это удалось, он уже сидел рядом со мной.

– Я услышал, как храпит Гомез, – сказал Кит. – Решил было, что у меня галлюцинации, но потом заметил, что трава примята. Прекрасное место. Не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?

– Ты уже сделал это.

– Верно, – рассмеялся он и вытянулся на траве, заложив руки за голову и скрестив ноги, так что его ступни касались меня, то ли намеренно, то ли нет. – Ты любишь прятаться, верно? Всегда стремишься скрыться от чужих глаз.

Я взглянула на него, но он смотрел прямо в небо. Гомез снова закрыл глаза, рассеянно помахивая хвостом.

Кит выдохнул:

– Хорошее место. Тихое.

– Оно было таким.

Он открыл один глаз и улыбнулся:

– Если хочешь, я уйду.

Мне не хотелось этого. Он был ленив и уверен в себе и дал мне понять, что изрядно потрудился, чтобы найти меня. У меня нет иммунитета к лести. Ни малейшего.

– Итак, – сказала я спустя одну-две минуты. – Ты и Мэтти.

Он засмеялся:

– Что она тебе наговорила?

– Наговорила? Ты серьезно?

– О’кей. – Он с минуту подумал. – Это так очевидно?

– Родители еще не сообразили, что к чему, но это вовсе не значит, что всем остальным неясно, что происходит.

Он улыбнулся моим словам.

– Тебе действительно нравится Мэтти?

– Да, конечно, – нахмурился он. – А как иначе?

С чего начать?

Он повернулся и на этот раз посмотрел на меня внимательно:

– Ты недооцениваешь ее только потому, что она твоя сестра. А она умна, амбициозна, красива… – Он легонько толкнул меня ногой.

– Просто пытаюсь разобраться в твоих планах, Кит Годден. Она действительно подходит тебе?

– Ты мне не веришь, – сказал он. – Считаешь меня игроком.

– Я не знаю, что ты собой представляешь. – И это была правда. – И мне, в общем-то, все равно. – А вот это правдой не было.

Он закрыл глаза. Солнце высветило его идеальной формы бровь. Смотреть на него было все равно что смотреть через призму: при каждом ракурсе ты видишь нечто иное. Определенно одно: ты не можешь не смотреть на него. В каком-то смысле это был синдром Мэтти: он нуждался в том, чтобы на него смотрели, и потому делал все, дабы привлечь твой взгляд. И это напоминало мне хищные растения, издающие прекрасные запахи или очаровывающие яркими цветами. Он был очень приятным. Он приятно улыбался. От него приятно пахло. Мне ужасно хотелось лизнуть его руку.

В течение долгого времени никто из нас не произнес ни слова, и я решила, что разговор окончен. Но как только я опять задремала, он сказал, очень тихо, не открывая глаз:

– Но это вовсе не означает, что я не считаю тебя потрясающей.

Мои глаза распахнулись.

– И это правда.

Экстаз и возмущение.

– Ты другая. – Кит зевнул, вытянул руки над головой и улыбнулся: – Но это опять-таки не значит, что я не считаю тебя потрясающей.