Великий Годден

Теннис, как мы знаем, – не мой вид спорта. И вообще, спорт – не мое дело. И потому, когда я встала напротив Кита – шести футов двух дюймов мускулов и хитрости, мне оставалось лишь надеяться на то, что я проиграю ему с достоинством.

У меня не было намерения проиграть с достоинством.

Вместо этого я играла так, будто мы перебрасывались гранатой – целилась в лицо, ударом слева посылала мяч ему между ног, настаивала на том, что мяч вылетел в аут, хотя это было не так. Моей рукой водили дни и недели сексуального неудовлетворения и ярость. Я ни минуты не думала, что моя тактика окажется эффективной, но мне было наплевать.

– Ого, ребенок! – окликнул меня папа. – У нас здесь не финал Уимблдона.

– И это хорошо, – сказал Кит, которому ни разу за всю игру не пришлось напрячься.

До тех пор, пока мы с Китом не оказались на теннисном корте, я не осознавала, до какой степени зла на него. Он казался озадаченным и слегка обиженным уровнем направленной на него агрессии, и мой гнев лишь усилился, когда я поняла, что он не догадывается, почему я так настроена.

Я проиграла все подачи, хотя под конец некоторые розыгрыши были достаточно длинными. Возможно, лишь потому, что он хотел удостовериться, что может удерживать мяч в игре. Господь свидетель, это не был быстрый теннис, и, конечно же, не был хороший теннис, но умение Кита контролировать игру оказалось достаточным для того, чтобы я растеряла все свои намерения проиграть с честью.

Я посмотрела на зрителей и поймала взгляд Хьюго. Он думал абсолютно так же, как и я. И на его лице был написан ужас.

Когда сет закончился (шесть: ноль), я, не оглядываясь, покинула корт. Ни тебе шутливого рукопожатия у сетки, ни обмена колкостями, ни веселого поклона зрителям, ни требования матча-реванша. Кит лишь пожал плечами, словно хотел сказать: Понятия не имею, что это значит. Зрители тоже казались озадаченными, все, кроме Мэла, – он отвернулся.

Когда мы собрались к ужину, Кит попытался обнять меня, я увернулась и села рядом с Хоуп.

Хьюго молчал и выглядел странно, хотя игра сплотила его с Алексом. Он с самого начала подбадривал его, сказал, что у него есть потенциал, и предложил потренировать его. Алекса же больше интересовали летучие мыши, чем мячи, но, будучи ребенком, которому меньше всех уделяли в семье внимания, в котором реже других замечали таланты и который не понимал, когда над ним шутят, он безумно обрадовался предложению Хьюго. Мысль о том, что все мы недооцениваем Хьюго, пришла мне в голову уже какое-то время тому назад, и теперь я наблюдала за тем, как она пускает корни в головах других членов семьи. Это в первую очередь относилось к маме, которая всегда была слишком занята, чтобы уделять Хьюго достаточно внимания, и теперь она, бледная от раскаяния, изо всех сил старалась быть милой с ним.

Он по-прежнему был склонен вставать и уходить, не произнеся ни слова, не сказав, когда вернется, но я начинала привыкать к его странностям. Лучшим его качеством было – не интересоваться тем, куда мы шли или что мы делали, когда были вместе, он просто брал альбом или какую-нибудь книгу и долгие часы проводил в молчании.

Иногда я совсем забывала о нем и удивлялась, когда вставала и видела, что он все еще рядом.

У нас были странные отношения, немного похожие на мои отношения с Гомезом, вот только разговаривали мы меньше.

Мама была довольна тем, что мы стали лучше ладить друг с другом. Кит держался в стороне. Хоть я и была в ярости, но все равно скучала по его попыткам меня соблазнить.

День свадьбы был совсем близко. Мама и Хоуп испытали дощатые столы и взяли напрокат складные стулья; сине-зеленые скатерти великолепно смотрелись среди некошеной травы на фоне моря. Хоуп хотела использовать как можно больше местных продуктов, и они провели несколько дней, делая покупки на фермерских рынках. Хоуп нашла ферму, выращивавшую лаванду и специи, где заправляли две женщины, некогда работавшие в сфере финансов, повара, специализировавшегося на блюдах из лесных грибов, ягод и орехов, а также малиново-клубничную ферму неподалеку. Все блюда были испробованы на нас, и мы спорили, какие из них лучше.

За ужином Хоуп обязательно спрашивала Мэла, как продвигается его работа над ролью, и Мэл обязательно цитировал отрывок из пьесы. Так мы довольно хорошо познакомились с «Гамлетом».

– Ступай в монастырь, – сказал Мэл Хоуп. – К чему плодить грешников? Сам я – сносной нравственности. Но и у меня столько всего, чем попрекнуть себя, что лучше бы моя мать не рожала меня.

– Чем, например? – нахмурилась Хоуп. – Я должна это знать?

Мэл послал ей воздушный поцелуй. Я посмотрела на Кита, тот был всецело поглощен Мэтти.