Великий Годден

День-два мир был переполнен кривыми зеркалами и искажениями, предательствами, неуверенностью, фальшивыми мотивами, покрыт дымовой завесой. Улыбающиеся злодеи. Безумные плачущие девушки.

Когда я взяла в руки подзорную трубу, чтобы посмотреть, что там на берегу, она будто сама собой переместилась в направлении зарослей боярышника и терновника. Я увидела там чью-то фигуру? Две фигуры? Труба жгла мне пальцы. Я бросила ее на кровать.

Я загнала Хьюго в угол кухни в доме Мэлихоуп.

– Ты избегаешь меня?

– Да, – сказал он, и я не смогла не улыбнуться ему.

– Что происходит? – Я встала у двери, и он не мог уйти.

И вот – тот взгляд, что я видела сквозь линзы подзорной трубы. Напряженные глаза неподвижны. Хьюго молчал.

Я схватила его за руку, и выражение его лица стало еще более недовольным. Да, подумала я, мне чертовски хорошо известно, что ты очень не любишь, когда тебя хватают за руки. Я же ненавижу ложь, предательство, эмоциональный хаос, грязные дела – но ты не слышал, чтобы я когда-нибудь жаловалась.

Он глубоко вздохнул:

– Мне нужно кое-что рассказать тебе.

Я ждала, зубы и кулаки сжаты в преддверии того, что я должна была услышать. Давай, думала я. Возьми и скажи.

Я ждала.

– Дело в том… – начал он, и, сама не знаю почему, я почувствовала внезапную нежность к нему – он был таким неловким и при этом оставался самим собой. Его прекрасный брат – это мираж в пустыне, висящий в жарком мареве перевернутый оазис. Хьюго же был настоящим.

– Прошлым летом…

Прошлым летом? Я ждала.

Хьюго говорил, не отрывая глаз от пола:

– Мы провели прошлое лето на побережье к северу от Рима с другом моей матери, режиссером по имени Антонио, и его новой женой Джулией. Думаю, они с Флоренс сразу невзлюбили друг друга. Вилла была огромной – по меньшей мере пятнадцать комнат. Большая семья, все время кто-то приезжал и уезжал. Там были повара и экономки, по вечерам – ужины на двадцать персон. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Кит чувствовал себя как дома, переплывал бухту, каждое утро играл в теннис, подружился со всеми, в том числе с поваром, упросил Джулию учить его итальянскому. Они все запали на него, il bel Americano. Он проводил с Джулией все больше и больше времени, а Антонио тем временем был в Риме. Не имело никакого значения, что она в два раза старше его. А когда на лето приехала ее дочь, он сошелся и с ней. И это разъярило Джулию. Она вызвала из Рима Антонио и устроила ужасную сцену. Флоренс настаивала на том, что произошла чудовищная ошибка, но никто в это не поверил. Нас выгнали оттуда в тот же вечер, не предложив остаться хотя бы до утра.

– Значит, он «сошелся» с дочерью?

– Да.

Я задумалась.

– Ну а почему бы и нет? Симпатичный американский мальчик, прекрасная итальянская девушка, все это – очевидные составляющие для интрижки.

Хьюго отвел взгляд.

– Ей было двенадцать. И я хочу сказать тебе, что он – разрушитель. – Он посмотрел прямо мне в глаза. – Любит выходить сухим из воды. Он так играет.

Мне стало холодно.

– Ты говоришь о нем как о психопате.

Хьюго дернул плечом:

– Он – эмоциональная черная дыра. Высасывает из людей свет.

Какое-то мгновение у меня кружилась голова. Мне хотелось сказать: Да, конечно, твой рассказ о прошлом лете мрачен, но разве нынешнее лето не отличается от него? Все казалось мне реальным – тот мир, что создал Кит Годден. Но, подобрав эти слова, я осознала, как сильно разыгралось мое воображение. Дым и зеркала. Кукловод, дергающий за веревочки. Мы, танцующие.

Сама не понимая почему, я наклонилась к Хьюго и поцеловала его, а он в ответ поцеловал меня, мы оба были охвачены шоком, печалью и желанием. Я дрожала так сильно, что едва могла стоять.

Я отпрянула от него:

– Хьюго?

Это не было вопросом, и он не ответил. И я рассказала ему о том, что видела. Если быть точной, то не видела, а слышала. О том, что, как мне казалось, тогда произошло.

Он посмотрел на меня и кивнул. Это был быстрый, очень печальный кивок.

– Я не знал этого о Мэле, – сказал он. В его глазах стояли слезы.

– Может, я ошибаюсь? – Мне отчаянно хотелось, чтобы это было так, и секунду я надеялась, что он разуверит меня. Конечно, ошибаешься, не будь дурой, и с моими страхами будет покончено.

– О боже, – вот и все, что сумел выговорить Хьюго. Он казался больным, растерянным.

Мы долгое время почти не шевелились.

– Прости, – сказала я. – Мне нужно идти.

И потащилась домой. Сделай нормальное выражение лица, твердила я себе. Нормальное выражение.

Драма была еще впереди. Несмотря на мое сокрушительное желание опустить перед летом занавес, оно все не кончалось. Еще неделя. Свадьба и теннис.