В Москве во время сборов было беспокойно. Москвитяне, привыкшие к многому необычному, такого чудачества не видывали. На улицах собирались толпы горожан, судили-рядили, выпытывали у посольской челяди, куда они «навострили сани», уже не бегут ли из Москвы, кою поляки обкладывали. В городе появились шайки разбойников, случилось много грабежей, особенно в ночь накануне отъезда. И немало послов остались без съестных припасов и тягла.
Посольство покидало Москву в день Рождества Пресвятой Богородицы. Уходили под звон множества московских колоколов. Провожал послов и главный колокол державы «Лебедь» на Ивановой колокольне. Перед выездом в Архангельском соборе состоялся молебен. Но патриарха в храме не было. Послов благословили в путь другие архиереи. Посольский поезд растянулся на несколько вёрст. И когда Филарет и князь Голицын въезжали в Кунцево, то последняя повозка была ещё на Поклонной горе.
Великое посольство выехало из Москвы в благодатную пору бабьего лета. Под колёсами экипажей и повозок стелилась накатанная и ещё пыльная дорога. Над поездом стоял гомон, крики, слышались песни. Для многих, кто отправился в путь, это было необычайное событие, особенно для молодых парней из челяди да боевых холопов.
Митрополит Филарет и князь Василий Голицын ехали в одной карете. Поначалу они долго молчали, пребывая в своих думах. Да было над чем подумать каждому из них. Правители наказали им добиться согласия Сигизмунда отдать в Россию своего сына. Казалось, задача совсем простая. Так Мстиславский и сказал: «Поклонитесь всем посольством королю Жигмонду, и он благословит Владислава идти царём великой державы». Однако эта кажущаяся простота таила много загадок. Но и нелепости явные просматривались. Чего-чего, а сие Семибоярщине было непростительно. Как мог князь Василий Голицын просить усердно короля Сигизмунда о милости благословить сына, ежели сам вынашивал мечту добиться Мономахова трона? И только бы сказали москвитянам тогда на Девичьем поле, дескать, зовите в цари князя Василия Голицына, и был бы он уже царём. Право же, размышлял Филарет, Всевышний лишил правителей разума, коль послали человека, который ну никак не поусердствует в пользу Семибоярщины и Владислава. Зачем же тогда вся затея с посольством?
А разве глава Семибоярщины князь Фёдор Мстиславский не знал интересы Филарета и всех Романовых, всех их сродников? Хорошо, его, Филарета, Мстиславский исключал. А есть ли у него причины отрицать князя и боярина Ивана или княжича Михаила? «Ой, княже Мстиславский, не наградил тебя Господь прозорливостью», — пришёл к выводу Филарет.
И всё-таки загадка оставалась неразгаданной. Патриарх Гермоген не назвал бы всуе после низложения царя Шуйского имени нового государя, сына Филарета — Михаила Романова.
Трудно всё это было объяснить, считал Филарет. И конечно же правители были в тумане и разум их был подчинён мощной силе иного мужа. Им без сомнений был Гермоген. Он благословил в поход Филарета, князя Голицына, боярина Ляпунова, твёрдо веря в то, что они и слова не скажут в пользу королевича Владислава. Вот она и разгадка. Филарету полегчало.
В этой сложной игре Филарет искал своё место. И он готов был к открытой борьбе с Семибоярщиной, ведущей Россию к новым страданиям. Избавить россиян от страданий — вот суть борьбы. А для этого нужно найти достойного великой державы государя, нужно изгнать с русской земли иноземцев. Ясно же, что Владислав и пальцем не шевельнёт во благо россиян. Кто-то из русских вельмож уповал на Сигизмунда, дескать, он наведёт порядок в России. Но вот уже более десяти лет Сигизмунд не может вразумить своих ясновельможных панов и прекратить междоусобицы, терзающие польский народ. Сказывали, что Сигизмунд к тому же первый мот в Европе. А то, что бездарен в военной справе, так это показала осада Смоленска.
Все эти горькие размышления навевали на Филарета печаль и досаду. Солнце с запада для России не светило. А если бы и светило, то не согрело бы души россиян отеческой заботой. Всё равно они пребывали бы в сиротстве.
За Гжатском спокойное движение посольства вдруг нарушилось. В голову поезда прискакали три мужика-возницы и с криками: «Ляхи напали! Ляхи грабят!» — осадили коней возле кареты митрополита. Один из всадников соскочил с коня и выдохнул Филарету, который открыл дверцу кареты:
— Батюшка-владыко, ляхи хвост нам отрубили, а сколько возов с харчами в лес угнали, и не ведаем! Что нам делать, владыко?
Покачал головой Филарет, заступника Бога вспомнил, а сказал по-воеводски:
— Вооружитесь дрекольем, вилами и топорами, бердыши у кого есть возьмите да погоняйте ляхов по лесу, как волков. Далеко они не ушли. Помните: ляхи наши вороги!
Россиянин всё понял, поклонился Филарету, на коня лихо вскочил, крикнул своим: «Айда!» — и умчал обратно.
Князь Василий словно проснулся, из кареты выскочил резво.