Великий государь

Михаил Бутурлин горницу оглядел, в боковушку заглянул, в кухню зашёл, там печь осмотрел холодную, вернулся, сказал:

— Ты, ясновидица, будто на постое: ни стола, ни стула, ни образа. Да и голову склонить негде.

— Обживусь.

— Знамо. Токмо и день жить без приклада, без утвари маятно. — Боярин Михаил подошёл к Катерине, руку на плечо положил, глаза её поймал и тихо продолжал: — Ты вот что, свет-Катерина, в свои палаты я тебя не зову, а вот дом, что от сестры девы остался и в наследстве у меня, дарю тебе за службу матушке России и будущему царскому дому. Ведаю теперь, почему ты князя Михаила спасала. В Москве его царём нарекли в минувшее воскресенье.

Катерина легко, боярин даже не заметил этого, освободилась от его руки, у стены встала.

— Спасибо, воевода-батюшка, за добрую весть. Ещё спасибо за награду. Токмо у тебя и задняя мысль есть. Заноза в твоё сердце попала, и ты ждёшь, когда я вытащу её, — не спуская с него своих зелёных глаз, смело говорила Катерина, — а у меня рука отсохнет, ежели я её трону. Завтра девять дён будет, как супруг мой Сильвестр живота лишился. Мне молиться за него положено за упокой души, панихиду отслужить. Вот и весь сказ, батюшка-воевода.

Боярин опустил голову, сказал покаянно:

— Прости меня, грешного, святая душа. Бес попутал и на беспутные мысли толкнул. Токмо вот уже три года вдовствую-мытарюсь, а ты и впрямь как заноза с той поры, как во храме увидел тебя.

И Катерина пожалела этого честного человека, дала ему надежду:

— Наберись терпения, батюшка-воевода. Излечу я тебя от недуга, как угодное Господу Богу время придёт.

Воевода шагнул к Катерине, опустился на одно колено и припал к её руке.

— Да хранит тебя Всевышний, за то что развеяла тоску моей жизни. Верю тебе и уповаю… — Бутурлин встал, перекрестился на передний угол и ушёл. Шаги были твёрдые: шёл человек, окрылённый надеждой.

Катерина подошла к окну и долго смотрела вслед Бутурлину, пока он уходил от её дома. Ей пришлось по душе то, что воевода зашёл к ней запросто, а не приехал в карете со слугами. И в буйной головушке Катерины завихрились те же грешные мысли, кои бередили Бутурлина. Ей, сорокалетней женщине в соку зрелости, тоже хотелось погреться близ любого ей человека.

Пришёл май. И из Москвы явился к Катерине гость, побратим Гермогена Пётр Окулов. Был у него наказ: узнать, как берегут князя Михаила. Ещё принёс Пётр слово очевидца о гибели Сильвестра. Видел тот, как во время штурма поляками крепости Сильвестр вбежал в привратную башню, как взорвался в ней порох и башня рухнула на врагов.

— Он, твой голубчик, был герой. Вороги боялись его пуще огня. Да ведь смоляне что там удумали: ещё десять мужиков сделали похожими на твово, страху для. Ой, как ляхи от них удирали со стен, — рассказывал Пётр, восседая за столом и наслаждаясь вином и обильной трапезой.

Слушая Петра, Катерина плакала. Но это были лёгкие слёзы. Она знала, что душа Сильвестра вольно живёт в Царстве Небесном.

Пётр Окулов погостил два дня и ушёл в Москву, чтобы соединиться с Гермогеном и разделить с ним горькую мученическую участь.

Когда миновало сорок дней и Катерина отслужила по убиенному рабу Божьему Сильвестру молебен, ей показалось, что она может теперь позволить себе хотя бы малую вольность. В полночь, когда на Кострому опустился сон, она послала воеводе Михаилу видение: явилась к нему в опочивальню в лёгком одеянии и сама будто воздушная. Сказала:

— Ноне после обедни поезжай в свой рыбачий домик, там и найдёшь меня. — С тем и скрылась.

Воевода Михаил прошедшим днём в бане парился. После бани по обычаю к хмельному приложился и спал так крепко, что видение проплыло перед ним словно в тумане. Проснувшись поутру, он ничего не помнил. Но после усердной утренней молитвы пришло просветление мозгов и он вспомнил, как всё было во сне. Будто потолок над его ложем распахнулся и в покой влетела голубка, приняла образ Катерины и сказала, зачем явилась. И запомнил воевода Михаил её слова так: «Ноне до обедни будь в рыбачьем домике и жди меня с терпением». Бутурлин всполошился и умчал сразу после утренней трапезы вверх по реке Костромке, где верстах в десяти была его любимая рыбная ловля.

А Катерина отстояла в соборе литургию в честь преподобного Пахомия Великого, спустилась к волжскому извозу, наняла мужичка с лошадкой и велела отвезти её в указанное место.

То-то потом Катерина и Михаил смеялись, когда разобрались, почему воевода опередил её. И три дня они любовались тем, как над прозрачными водами Костромки плыли лёгкие майские облака, как игривый ветерок рябил речную гладь и чайки плавно пролетали над ними. А с сумерками уходили в рыбачий домик и блаженствовали вволю, влюблённые, сведённые волею судьбы. И было в Михаиле Бутурлине что-то близкое к тому, чем богат был князь Фёдор Романов: и ласков, и неистов, и неистощим. Катерина в эти дни закрыла память о прошлом кисеей и ни разу её не откинула, не хотела нарушать праздник души.