Великий государь

Уезжали они из уединения ночью. Ночью же добрались до Костромы и расстались с надеждой скорой встречи. Так и было. После трёх дней упоения Катерина и Михаил встречались часто. А как миновал год со дня гибели Сильвестра, воевода Михаил повёл Катерину в храм и они обвенчались. Да вскоре же и расстались. Воевода Бутурлин повёл к Москве ополчение костромичан, дабы помочь москвитянам изгнать из стольного града ляхов и всех других ворогов. А пока ходил и вместе с князем Дмитрием Пожарским освобождал от врагов Москву, Катерина родила Михаилу сына. И назвала его Андреем в честь своего родимого батюшки.

Глава двенадцатая Борение

Пленив митрополита Филарета, король Сигизмунд не только не утолил жажду отмщения за поруганную честь, а почувствовал ещё большую страсть наказать гордого и строптивого россиянина. Потому Сигизмунд решил избавиться от Филарета, а его имя опорочить в России. В те же дни, как пал Смоленск, Сигизмунд написал московским правителям хулу на служителя русской православной церкви, а вкупе с ним и на князя Василия Голицына. Расположившись в смоленских палатах, он продиктовал послание Семибоярщине.

— Ваши послы Филарет и Голицын повинны в измене. Это они подбивали смолян к сопротивлению мне, они же побуждали россиян к мятежу. Верю, что, несмотря на злоумышления, Господь сохранил московский трон для того, кому предназначил. Зову вас повиноваться воле Господней и хранить верность королю и королевичу.

Тогда, после падения Смоленска, в России многие ждали, что Сигизмунд двинется в Москву и займёт пустующий трон. Но того не случилось. Иным был обуреваем король. Честолюбивый и падкий к лести, он оставил в Смоленске небольшой гарнизон, распустил наёмную армию и вернулся в Варшаву. Он спешил туда, чтобы устроить торжества в честь своих громких побед. Он въехал в Варшаву в колеснице, запряжённой шестёркой белых ногайских коней. Следом за ним полковники несли склонённые к земле русские знамёна. Но это были не главные знаки его триумфа. Следом за знамёнами, привязанные к простым крестьянским телегам, которыми управляли русские бабы, шли в рубищах бывший царь всея Руси Василий Шуйский и его братья, князья Иван и Дмитрий. Этот подарок королю сделал гетман Жолкевский, и сам он примчал в Варшаву раньше Сигизмунда, дабы устроить на центральной площади города торжественную встречу для короля-победителя. При стечении тысяч варшавян гетман Жолкевский приветствовал Сигизмунда такими словами:

— Поздравляю тебя, государь Польши и всей России, с завершением победоносного похода и пленением самого русского царя.

«В этот момент, — писали в хрониках, — Василий Иванович покорно склонился, коснулся правой рукой земли и поднёс её затем к лицу. Брат его Дмитрий ударил челом в землю, а второй его брат, Иван, с плачем три раза повергнулся ниц».

Король Сигизмунд взирал на сей карнавал с гордо поднятой головой. Он жаждал почестей, триумфа и получил их. Он торжествовал, справляя мнимую победу, потому как Россия, кроме Москвы и Смоленска, оставалась непокорённой. Но Сигизмунд и слышать не хотел, чтобы слать в Россию новое войско, покорять другие города необъятной державы. Он говорил гетману Жолкевскому, который настаивал на немедленном покорении всей России, побуждал не мешкая выехать в Москву, дабы из неё державной рукой властно усмирять россиян.

Но каждый раз Сигизмунд на эти призывы отвечал однозначно:

— Отныне Москва не стольный град. Он здесь, в Польше. Зачем же мне сидеть в провинции?

На самом деле Сигизмунд боялся идти в Москву. Он знал, что, хотя столица россиян в руках польского войска, положение поляков там зыбкое. Ему было известно, что в России тысячи, десятки тысяч таких патриотов отечества, как митрополит Филарет патриарх Гермоген, князь Василий Голицын, колдун Сильвестр. Они вселили в душу короля священный страх.

И по этой причине, чтобы заглушить трепет души, король Сигизмунд жестоко обращался с пленными россиянами. Допустив царя Василия Шуйского к унизительному для того целованию своей руки, триумфатор спустя час повелел отправить всех Шуйских в полуразрушенный Гостынский замок, который доживал свой век в глухом повете Польши, и там уморить их голодом.

В дни триумфальных торжеств Сигизмунд вспомнил и о митрополите Филарете, и о князе Василии Голицыне. Но не для того, чтобы проявить к ним милосердие, а чтобы подвергнуть новым жестоким испытаниям.

— Друг мой, вельможный гетман, как отбывают наказание Филарет и князь Голицын? — спросил король Жолкевского.

Гетман замешкался с ответом, потому как правда прогневала бы короля. В эту пору митрополит и князь находились в небольшом горном имении Жолкевского южнее Варшавы. Ему казалось, что Филарет и Голицын упрятаны надёжно, хотя и не пребывали в заточении, а жили среди крестьян и лесорубов, коим поручено их оберегать и сторожить. Однако и солгать в силу своего характера гетман не мог. К тому же королю ничего не стоило узнать правду у других вельмож. И тогда уже не миновать немилости Сигизмунда. И гетман сказал полуправду: