Андрей Сахаров в годы своей ядерной оружейной молодости знать всего этого, по относительной младости лет, не мог.
И не знал.
Позднее же — по причине впадения в политическое и гражданское детство — Сахаров был не в состоянии мыслить ответственно и исторически и поэтому не понял,
Но были же в России и люди, все это не только знавшие, но и испытавшие все «прелести» жизни ученого в царской России на собственной, так сказать, шкуре. Этими людьми были сами ученые в царской России.
Скажем, знаменитый русский кораблестроитель, математик, основоположник отечественной теории корабля академик Крылов свидетельствовал: «Русская наука в прошлом не пользовалась уважением царского правительства. Тогда ученый-одиночка работал в основном «на свою науку». Сейчас ученый работает на народ: он решает задачи гигантского строительства, он создает новую промышленность, новую технику. Впервые в нашей стране ученый стал подлинно государственным деятелем».
Герой Социалистического Труда, кавалер трех орденов Ленина, лауреат Сталинской премии 1941 года, Алексей Николаевич Крылов знал, что говорил. Родившийся в 1863 году и скончавшийся в 1945 году, он имел все возможности сравнить старую и новую Россию. Крылов был адмиралом и в царском, и в советском флоте, был действительным членом и Императорской Академии наук, и Академии Наук СССР, до 1917 года возглавлял Морской технический комитет, преподавал в старой Морской академии, а после Октября одно время ей руководил.
Вот один из дооктябрьских эпизодов из жизни русской науки… В январе 1917 года директор Геологического комитета профессор Карл Богданович на заседании Комиссии по изучению производительных сил России созданной при Императорской академии наук стараниями академика Вернадского, делал доклад «О месторождениях вольфрама в Туркестане и на Алтае».
Шла война… Вольфрам — это быстрорежущая сталь и, значит, возможность удвоенного выпуска шрапнели.
Богданович закончил сообщением:
— Итак, господа, для изучения туркестанских руд необходимы 500 рублей.
— А наш запрос в правительство? — поинтересовался профессор Ферсман.
— Недавно получен очередной ответ: денег в казне нет. Собственно, господа, как вы знаете, правительство отказывает нам вот уже два года.
Богданович не оговорился, и здесь нет описки. У царизма не находилось
Богданович уныло поблескивал очками, и тогда встал академик Крылов — математик и кораблестроитель. Тоном твердым и раздраженным одновременно, он сказал:
— Что касается Туркестана, тут все просто — вот пятьсот рублей. Для спасения армии, погибающей от отсутствия снарядов.
— А Алтай? — не унимался Ферсман.
— С Алтаем сложнее… — Крылов задумался, потом ответил: — Карл Иванович не указал, что рудники находятся на землях великих князей Владимировичей…
И вдруг взорвался:
— Это черт-те что! Царская семья захватила в свои руки еще и вольфрамовые месторождения Забайкалья! Вот где уместны реквизиция или экспроприация…
Неловко протиснулась в заседание комиссии тишина, но тут же перешли, впрочем, к другому вопросу. Насчет пятисот рублей было занесено в протокол, а насчет династии…
Этот эпизод полностью документален и лишь беллетризован мной — я развернул данные протокола в диалог. Так было в царской России в самый критический для нее период Первой мировой войны, в самый канун Февральской революции.
Геолог и горный инженер Карл Богданович (1864–1947), по национальности поляк, после Октябрьской революции переехал в Польшу. Академики же Крылов и Ферсман и после Октября немало послужили Отечеству. Так что сравнивать науку старой и новой России они могли квалифицированно. Но и без того невооруженным, как говорится, глазом было видно, что одно с другим не шло ни в какое сравнение — ни по объему научных исследований и широте их тематики, ни по научным результатам.
Известный физик Сергей Фриш вспоминал: «Во второй половине 20-х годов советская физика быстро продвинулась вперед и во многих направлениях получила мировое признание. Эти успехи были вызваны не только возникновением большого числа щедро финансируемых институтов, но и широким общением советских ученых со всей мировой наукой».