– Вы поймите, Густав Карлович, – произнес он, – исполняя поручение государя, вам придется принимать самые жесткие и непопулярные среди местных людей меры. Ведь враги государя и России – это не какие-то посторонние для вас люди, а ваши родственники, друзья и знакомые, люди одного с вами круга, в первую очередь, даже не финны, а финские шведы… Сможете ли вы во исполнение присяги преследовать этих людей за желание оторвать Финляндию от России, брать их под арест, судить и ссылать на вечную каторгу, при этом не впуская в свое сердце ни малейшей жалости? Не торопитесь отвечать, потому что если откажетесь вы, нам придется обратиться к господину фон Плеве. Он в последнее время как раз начал тяготиться урезанной должностью министра Внутренних дел, которая больше не предоставляет ему возможность проявлять над людьми тираническую власть, запрещать и преследовать, подобно верному цепному псу. Любое возмущение лучше всего подавлять в самом зародыше, и если не получится сделать это по-хорошему, мы в любом случае добьемся своего, даже если придется действовать по-плохому. Только вот после того, как тут потопчется господин Плеве, подобные вам финские шведы останутся только на страницах истории, а подпевающая мятежникам финская интеллигенция остаток своей жизни проведет в таких местах, по сравнению с которыми даже скандинавский ад Ниффельхейм покажется сущим курортом. Но это случится только в случае вашего отказа, ибо господин Плеве не знает удержу в своем охранительном раже, а вы будете вольны отмерять меру насилия по степени сопротивления. Ну что, господин Маннергейм, каково будет ваше самое верное положительное решение?
Перед лицом развернутой передо мной перспективы я, конечно же, не мог не согласиться. Ибо если сюда впустят такое чудовище, как фон Плеве, с приказом привести край к покорности, то здесь не только финских шведов, вообще живых людей не останется…
– Да, – сказал я, – я согласен взяться за эту работу и я буду делать все необходимое для того, чтобы выполнить свой долг верноподданного, и буду стараться делать это изо всех сил. Я понимаю, что если я потерплю неудачу, и Великое княжество Финляндия не будет замирено, на мое место непременно придет господин фон Плеве.
– Мы принимаем вашу службу, – важно кивнул Николай Александрович, – и обещаем, что никогда не оставим вас как своими милостями, так и своим контролем. Вы можете попытаться обмануть нас, или Михаил Васильевича, но вот обмануть службу имперской безопасности у вас не получится никогда. Идите же и помните: мы ждем от вас самой кропотливой и ответственной работы.
[15 сентября 1904 года, Вечер. Гельсингфорс.]
У подножия лестницы Сейма и Сената собралась толпа молодых людей, по большей части студентов Александровского (Гельсингфорсского) университета финско-шведского происхождения – они собрались послушать зажигательных демократическо-патриотических ораторов, одним из которых и был адвокат и финский националист Пер Эвин Свинхувуд.
– Сейчас, в этот решительный час, – вещал он с высоты крыльца, – когда финская земля буквально загорелась под ногами Романовых, мы, финские патриоты, близки к победе как никогда! Прошло всего три месяца с того дня, как истинным финским патриотом Евгеном Шуманом был застрелен тиран и душитель свободы русский наместник граф Бобриков – и вот до истинной независимости страны Суоми остался всего один шаг! Император Николай, сброшенный[26]
восставшим народом с престола в Петербурге, решил, что сумеет отсидеться у нас в Финляндии, но ничего у него не выйдет. Уже завтра все финны разом поднимутся, как один человек – и вышвырнут бывшего русского царя из его последнего владения, а вместе с ним и прочих рюсся[27]. А если они не захотят уходить – то рука у нас не дрогнет, и никто из них не уцелеет! Ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, ни старик – никто из оккупантов не должен чувствовать себя в безопасности. У них будет возможность либо бежать, либо умереть, третьего не дано. Финляндия достойна самостоятельного существования и другого, настоящего монарха из рода Гогенцоллернов или из состава шведской династии Бернадоттов. Ура, товарищи, ура!!!