Великий канцлер

Я очень волновалась в день своего бракосочетания. Собственно, причин для волнения у меня не было, но, видимо, подобное происходит со всеми невестами, которые выходят замуж по любви. Волнение это и было вызвано чрезмерной радостию, предвкушением всей полноты будущего семейного счастья… В ТОТ РАЗ я ничего подобного не чувствовала. Да и брак оказался ненастоящим… Сейчас мне казалось, будто вся та история с герцогом Ольденбургским была не более чем дурацким сном или выдумкой бесталанного сочинителя. Даже когда я узнала о смерти Петра, меня это совсем не тронуло – ни малейших отзвуков сожаления о нем не обнаружила я в себе. Умер он так же, как и жил – самым случайным образом. Сначала я подумала, что иметь такие мысли – это плохо, не по-христиански. Но после того как я помолилась, эти мысли ушли. Ведь он и вправду был совершенно посторонним человеком для меня… Он ко мне даже ни разу не прикоснулся за время нашего «брака»! По сути, до того падения на Новикова на островах Элиота я никогда не была НАСТОЛЬКО близка с мужчиной…

Ах, как же это все-таки хорошо – любить и быть любимой! Зная при этом, что твой избранник – достойный человек, способный дать все то, что необходимо для счастья… А откуда я это знаю? Вот просто знаю – и все. Наверное, наитие… Да и Господь, как вижу, благословлял меня на этот брак с самого начала. Недаром же тогда Он бросил меня в объятия Новикова… Отец Небесный словно бы показывал: вот он, жених твой. Несомненно, это был Его знак, а вовсе не случайность – ведь именно Сашка оказался за моей спиной там, в той летящей по волнам лодке, и смог остановить мое падение, заключив в свои крепкие объятия… О, я никогда, никогда не забуду те свои ощущения… Даже когда состарюсь, они не сотрутся из моей памяти и останутся такими же яркими, как и теперь.

Глядя на Дарью, я видела, что ее обуревает такое же волнение. Об этом свидетельствовали ее горящие глаза, подрагивающие ноздри и вздымающаяся грудь. Но она, как и я, была счастлива. Настолько, что глаза ее, обычно серые, приобрели удивительный оттенок бирюзы. И когда она смотрела на своего жениха, из них лилось яркое свечение, делавшее ее лицо особенно прекрасным… Ведь она любит своего Павла Павловича, любит давно и истово, и вот он наконец стал ее второй половиной. Но им проще – они уже удовлетворяли свою страсть, пусть даже самым аморальным, греховным образом… а мне это предстоит впервые в жизни.

Но вот, наконец, все позади: подготовка, венчальный обряд и праздничный обед. Приняты поздравления, получены подарки. Гости – хмельные и довольные – разошлись. Самые близкие друзья и родственники проводили нас в наши покои. За окнами дворца уж давно сгустилась тьма… И мы с моим мужем остались одни. Тишина во дворце. И только напольные ходики вкрадчиво тикают, словно напоминая о неумолимо бегущем времени… о том, что нам следует сполна наслаждаться всем тем, чем одаривает нас жизнь своею щедрою рукою…

Я тушу газовые рожки и зажигаю свечи. Комната наполняется дрожащими тенями; сразу становится уютнее и будто бы теплее. Только сейчас мое возбуждение сегодняшним событием начинает проходить. Я сижу на диване и смотрю, как танцует пламя свечи… Я улыбаюсь – не знаю чему, просто так. А может быть, это потому, что мой любимый – наконец-то муж – сидит рядом, и я чувствую исходящий от него жар. Муж! Мой! Мой муж!

Я пытаюсь сполна прочувствовать этот факт. Хоть я не смотрю на него, я знаю, что он любуется на мой профиль в ореоле мягкого желтого света. Сейчас между нами – тот самый глубокий и прекрасный, наполненный интимностью момент, который бесконечно хрупок и бесценен. Мы оба будто бы застыли в благоговейном созерцании той сияющей вершины, до которой нам осталось совсем немного… Мы не бросаемся достичь ее сломя голову, о нет. Мы наслаждаемся предвкушением… Мы устанавливаем окончательную незримую связь…

На мне все еще свадебное платье. Правда, я уже без короны на голове (которая давила на меня весь вечер) и прочей тяжелой мишуры. Моя прическа… В ней столько искусно замаскированных шпилек, что я начинаю ощущать их. Надо избавиться от них. Я не хочу, чтобы у меня были сейчас хоть малейшие неприятные ощущения.

Я встаю, беру канделябр и направляюсь к зеркалу. Любимый следит за мной взглядом, и я отчетливо, всей кожей, ощущаю его сдерживаемый пыл. Ну ничего… Мы не станем торопиться… От всех шпилек нужно непременно избавиться, иначе чуть позже, когда голова моя будет в истоме метаться по шелковой подушке, они будут царапать меня и давить на мой череп…