Великий китайский файрвол

Как-то в интервью, лет за пять до ареста Ильхам предсказывал, что ему дадут срок или даже приговорят к смертной казни. «Вероятно, такую цену придется заплатить нашему народу, – говорил он. – Пусть я уйду, но это, возможно, привлечет внимание к судьбе уйгуров. Об этом задумаются, а потом, может быть, больше людей узнает и обо мне».

Приговор шокировал всех, включая самого Ильхама. «Это несправедливо! Несправедливо!» – кричал он, узнав, что его приговорили к пожизненному заключению. В зале суда рыдающая Гузельнур упала без чувств, и братья мужа вынесли ее на улицу^[472]. На другом конце мира Джевхер, плача, прижимала к груди вещи отца, чтобы хоть как-то быть ближе к нему.

С тех пор как отца заключили под стражу, Джевхер неустанно борется за его свободу, даже несмотря на то что в мире история Ильхама не вызывает и половины интереса, обращенного к судьбам других китайских диссидентов, например недавно скончавшегося лауреата Нобелевской премии Лю Сяобо. Годы спустя желание добиться свободы для отца в ней не угасло. В разлуке Джевхер стала больше понимать Ильхама и прониклась восхищением к своему отцу. «Я всегда знала, что отец очень умен, – говорит она. – Но у меня были к нему претензии, я часто жаловалась: “Почему ты уходишь? Почему столько времени возишься с чужими проблемами?” На самом деле он действительно хотел облегчить судьбу уйгуров, сделать их жизнь лучше».

К тому времени, когда Ильхама приговорили к пожизненному заключению, уйгурский интернет давно умер. Не было уже сайтов и форумов, которые объединяли разрозненные группы людей по всему Синьцзяну, где уйгуры разговаривали друг с другом об искусстве, музыке, любви, религии и политике, где они заводили новых друзей и поддерживали отношения. Все первопроходцы уйгурского интернета сидели по тюрьмам или были вынуждены покинуть страну.

Чтобы читать материалы на запрещенных зарубежных сайтах, нужно было скачивать специальные программы для обхода Великого файрвола под страхом тюремного срока за поиск экстремистских материалов. Или приходилось довольствоваться китайским интернетом – столь же полным ограничений, насквозь зацензурированным и ханьским, как и сам Китай.

Репрессии не помогли властям добиться заявленной цели. Заглушив голоса, призывавшие к умеренности, как, например, голос Ильхама Тохти, власти лишь разожгли костер межнациональных противоречий. Для уйгурской молодежи, недовольной политикой Пекина, нет отдушины, нет площадки, на которой люди могли бы свободно высказать то, что их волнует. В результате молодые уйгуры стремительно радикализируются. В последние годы Синьцзян часто упоминается в пропагандистских материалах Аль-Каиды и Исламского государства, а в Сирии и Ираке замечены бойцы-уйгуры^[473]. Одновременно с этим китайские власти сосредоточивают в Синьцзяне военные части и запрещают освещать репрессии в регионе даже иностранным журналистам. В 2015 году из Китая выдворили французскую журналистку Урсулу Готье, когда она обвинила Пекин в использовании терактов в Париже для оправдания новых репрессий в Синьцзяне^[474]. В середине 2018 года журналистке Buzzfeed News Мегхе Раджагопалан отказали в продлении визы как считают многие, в связи с ее репортажами из Синьцзяна.

«Сейчас Китаю как никогда нужен такой человек, как Ильхам Тохти, – с горечью говорит Джевхер. – Он образованный, мусульманин, но очень умеренный, совсем не экстремист. У него есть подход к людям, он знает, что происходит в стране, говорит по делу. Он мог бы стать мостом, связывающим китайцев и уйгуров».

На самом же деле пропасть между властями Китая и уйгурами только увеличивается несмотря на все попытки партии контролировать чуть ли не каждую минуту их жизни. Прежде чем реализовать какой-либо проект в «настоящем» Китае, имперские чиновники былых времен тестировали его на Синьцзяне^[475].

Так и теперь в регионе испытывают новые методы тотального контроля и наблюдения, приемы полицейского государства, от которых даже Большой Брат пришел бы в ужас. Если уйгур будет демонстрировать приверженность исламу – носить бороду или чадру, читать Коран, назовет своего ребенка Мухаммедом» – он столкнется с подозрительным и враждебным отношением. По всему Синьцзяну установлены контрольно-пропускные пункты, полицейские останавливают местных жителей, отбирают у них мобильные телефоны, выискивают запрещенные приложения вроде Facebook или Twitter, проверяют, не обсуждают ли в мессенджерах религию и другие щекотливые темы^[476]. В каждом крупном китайском городе установлены видеокамеры, в которых применяются технологии искусственного интеллекта для распознавания лиц и автомобильных номеров. Система присылает полиции оповещение, когда люди, за которыми установлена слежка, отходят от дома или работы более чем на 300 метров^[477].