Удельные княжата глазели на буйный изобильный торг, на великолепие каменного Кремля и соборов, на чинную службу, которую вел сам митрополит, и потому на пиру вели себя несколько тише, чем обычно. Разве что шептались, хвастаясь подарками — в основном, устюжским оружием. Паре почтенных возрастом княжат я презентовал очки, и они как дети игрались, то нацепляя их на нос, то снимая и дивясь, как меняется мир. Нескольким, кого я знал как людей образованных (жаль, что их так мало) достались книги, ну и всем по мелочам — мыло, сукно, стекло и так далее. Исключительно продукция отечественного производителя, нехрен на иноземный товар бюджет изводить.
На поварне превзошли себя, и столы ломились от привычной буженины и осетров, от непривычных пельменей, студня и псковских пирогов с рыбой, от фряжского вина и московских настоечек на малине, зверобое, калгане, перце и бог знает чем еще.
Военная элита дивилась на невиданные фаянсовые тарелки и миски с цветной росписью по глазури, куда изящнее ордынских — в Гжельской волости освоили и поставили на поток вывезенную из Персии технологию — но тут случился первый за вечер фурор.
Нет, не явление наместника витебского Юрия Васильевича Московского, приехавшего вместе с Шемякой на свой первый взрослый пир, на который сын таращился во все глаза. А всего лишь появление такого предмета сервировки, как вилка. Четыре серебряных зуба, ручки резной кости — так-то мы их давно использовали, но приватно, а тут впервые выкатили на широкую публику. На всех, разумеется, не хватило, подали вилки только высшему духовенству да великокняжескому столу, где сидели мы с Машей и Юркой, Дима со Стасей, шурин Василий с женой, рязанское и тверское семейства. Дурацкие шепотки, что это вилы как у чертей в аду, застряли при виде того, как Никула, Феофан и прочие архиереи ловко ими орудуют.
Вдоль галереи башни-повалуши сидели и тихонько наигрывали домрачи, создавая приятный фон, пока внизу ели-пили, звенели кубками, проливали вино на скатерти, лазали в общие блюда своими ножами и руками. Челядь непрерывно подавала — стерлядь и кабанятину, мясную и рыбную уху, пироги и заедки.
Когда после первого насыщения и обязательных здравиц в застолье наступила некая пауза, пришло время для второго фурора. Мы-то с Димой, Иван Рязанский и Борис Тверской щеголяли в парадных венцах, пуская зайчики от стразов в оправах. Но вот когда я выкатил Василию Серпуховскому и Феде Палецкому венцы попроще, но тоже с гранеными камушками, высокое собрание замерло. Как же так — у соседнего князя во лбу звезда горит, а у меня нет?!
А за стенами повалуши, на кремлевской площади, выпивали и закусывали пришедшие с князьями дружинники: на козлы накидали досок, на них наметали каши, уху, пироги да пиво. И там уже, не без помощи моих людей, пошли гулять слухи один другого хлеще — за какие немерянные сотни рублей Федя и шурин купили себе короны. И оттуда потянулись ближники к своим князьям, донести эти слухи.
На пир привели на толстых цепях медведей, обученных кувыркаться, стоять на голове, изображать мертвого или как мужик на базаре козу продавал. Пока собравшиеся с хохотом взирали на скоморошество, ушлый старикан князь Шуморовский тишком-тишком выбрался из-за стола и пропал почти на час. А вернулся задумчивый — всем нашим велено было отвечать, что венец княжеский вещь дорогая, цены немалой, и меньше, чем за сто рублей никто делать не возьмется.
Следом за Шуморовским выяснять стоимость такой статусной штуки потянулись другие, и всех, как мешком по голове, ударила объявленная сумма. А ведь хочется, феодальные понты дороже денег! И еще два дня ко мне и на Пушечный двор тянулись ходоки, узнать, нельзя ли как-нибудь подешевле… К большим, великокняжеским венцам даже не приценивались — без того ясно, что они стоят вообще запредельных денег.
Три венца я сменял на три небольших вотчины, по недоразумению считавшихся княжествами — удельные ярославские княжата расстались с владениями по примеру Александра Брюхатого. И это породило обвал, за следующие пять венцов чуть не случилось рукопашной драки, когда стало ясно, что больше нет, и следующие будут только через полгода. Продал я их в среднем за полторы сотни каждый, чем почти окупил затраты на Калужскую крепость.
Под конец у нас образовалась очередь за дефицитом, только без номерков на ладонях, но я первым делом решил прибрать к рукам стародубские владения. Там и без того Палецкие, Пожарские и Ряполовские давно служилые, так нечего мельчайшие уделы плодить.