Великий князь Владимир Мономах

Этими ведь словами я предупредил тебя, чего я ждал от тебя, смирением и покаянием желая от Бога [отпущения] прежних своих грехов. Ибо [и] Господь наш, не человек, но Бог всей вселенной — что захочет, во мгновение ока всё сотворит, — Сам претерпел насмешки, и плевание, и побои; и на смерть предал себя, владея жизнью и смертью. А мы что суть, люди грешные и злые: сегодня живы, а наутро мертвы; сегодня в славе и чести, а назавтра в гробу и в забвении, [и] другие собранное нами разделят. Посмотри, брат, на отцов наших: что взяли они и на что им одежды их? Но только и есть у них, что сделали душе своей.

Такими словами, брат, следовало тебе, пославши ко мне, опередить меня. Когда же убили дитя моё и твоё[495] пред тобою, следовало бы тебе, увидев кровь его и тело его, увянувшее, словно цветок, только что расцветший, словно агнец заколотый, сказать, стоя над ним, проникнув [в] помыслы души своей: «Увы мне, что сотворил! Воспользовавшись неразумием его, ради неправды мира сего призрачного, добыл грех себе, [а] отцу и матери — слёзы»[496]. Подобало тебе сказать вслед за Давидом: «Знаю, грех мой всегда предо мною» (Пс. 50, 5). Не из-за пролития крови, [но] свершив прелюбодеяние, помазанник Божий Давид посыпал голову свою и плакал горько — тотчас отпустил ему согрешения его Бог. Богу бы тебе покаяться, а ко мне грамоту написать утешительную, а сноху мою[497] послать ко мне — ибо нет в ней ни зла, ни добра, — обняв её, оплакал бы мужа её и ту свадьбу их, вместо пения — ибо не видел я первые радости их, ни венчания их за грехи мои. Бога ради пусти её ко мне скорее, с первым послом, чтобы, испустив слёзы с нею, поселил её рядом. И сядет она, словно горлица на сухом дереве, жалеючи, а я утешусь о Боге.

Тем ведь путём шли деды и отцы наши. От Бога ему суд пришёл, а [не] от тебя. Если бы ты тогда свою волю сотворил и Муром добыл, а Ростова не занимал[498], но послал ко мне, то мы бы отсюда уладились. Но сам рассуди: мне ли подобало к тебе посылать, или тебе ко мне? Да если бы ты велел дитя [моему]: «Сошлись с отцом», десять раз я бы послал.

Дивно ли, если муж погиб на войне? Так умирали лучшие в роду нашем[499]. Не надо было ему выискивать чужого и меня в стыд и печаль вводить. Научили ведь его отроки, чтобы себе добыть, — а ему добыли зло. Да если начнёшь каяться Богу и ко мне будешь добр сердцем, послав посла своего или епископа[500], то напиши грамоту с правдою — тогда и волость добром получишь, и сердце наше обратишь к себе, и лучше будем, чем прежде: ни враг я тебе, ни мститель. Не хотел я ведь крови твоей видеть у Стародуба[501]. Но не дай мне Бог видеть кровь ни от руки твоей, ни от повеления своего[502], ни от кого-нибудь из братьев. Если же я лгу, то Бог меня ведает и крест честной! Если же в том я грех совершил, что пошёл на тебя к Чернигову из-за поганых, то в том я каюсь и о том братии печалился и ещё им поведал, потому что человек есмь.

Если тебе добро, то... Если же худо, то вот сидит сын твой крёстный с малым братом своим[503], хлеб едят дедовский[504]. А ты в своём сидишь[505] — об этом и рядись. А если хочешь убить их — то вот они у тебя. Ибо не хочу зла, но добра хочу братии и Русской земле. А что ты хочешь силой взять, то мы давали тебе и у Стародуба... отчину твою. Бог свидетель, что мы с братом твоим[506] рядились, да не может он без тебя рядиться. И не сделали мы ничего дурного, не сказали: ссылайся с братом, пока не уладимся. Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, то не дано будет от Бога душе его узреть мира на том свете. Не от нужды говорю тебе, не из-за беды какой по Боге, сам услышишь. Но душа моя дороже мне всего света сего.

«На Страшном суде без обвинителей себя обличаю»[507], и прочее.

Комментарии

Письмо Владимира Мономаха его двоюродному брату князю Олегу Святославичу сохранилось в единственном списке в составе комплекса сочинений («Поучение», письмо, Молитва) в Лаврентьевской летописи, где оно помещено под 1096 годом — годом войны между Владимиром и Олегом (45. Стб. 252—255). Летописец никак не разделил эти сочинения, поэтому остаётся неясным, на каких словах заканчивается собственно «Поучение» и с каких слов начинается письмо Мономаха Олегу; неясно также, дошёл ли до нас текст письма целиком, или какие-то части его утрачены. Принятое в современной литературе разделение двух памятников (начало письма: «О многострастныи и печалны...»), предложенное ещё первым издателем «Поучения» А.И. Мусиным-Пушкиным и обоснованное И.М. Ивакиным, является в известной степени условным. (А.Ф. Бычков и Е.Ф. Карский в изданиях Лаврентьевской летописи за начало письма принимали: «Но все дьяволе наученье...»; И.И. Срезневский: «Да се ти написах...»; Н.В. Шляков: «Что есть добро и красно...».)