Читаем Великий князь всея Святой земли полностью

– Благодарствую, не голоден.

– Ты брат наверни-ка для начала ендову меду крепкого, смолокурного, я тебе сейчас такие байки травить буду, что одной ендовы по мне маловато будет, – Серьезно сказала Малка.

– Ендову, так ендову, – Микулица налил прозрачного меду с волховской винокурни в четвертную ендову и со смаком опорожнил ее. Закидал грибком и хрустящей капустой, – Говори. Готов.

– С чего начать-то? – Она задумалась.

– Начни с конца.

– Заговор в мире зреет. Против князя. Против Империи. Против всех нас Посвященных. Против старых Богов.

– Против всего мира подлунного что ли?

– Почитай так. Есть, есть люди, которым не нравиться, когда кругом покой и мир. Нет им от этого прибытка и навару. Некого ссорить, мирить.

– Чего ж так, торговле тоже тишина нужна, – Микулица кинул в рот еще грибок.

– Так то ж торговле, а торговцам не нужна. Чем больше разгрома вокруг, чем больше ненависти, тем товар дороже. Но не о том я. Заговор зреет. Пауки супротив нашей паутины свою плетут. По всей Ойкумене паучьи гнезда разбросаны. Там где гнезда, там заговорщики кучкуются. Кучки там у них злодейские.

– Так душить надо, пока не скучковались и на нас не бросились.

– Больно мне тебе говорить Микулица, но надо. Пелену я отдергивала, вперед смотрела. Скоро князь наш голуба Андрей Георгиевич в Ирий уйдет…

– Да ты што? Белены что ль объелась?

– Тихо, то он сам знает, да и ты должон знать, потому тебе дальше его ношу нести, что бы все прахом не пошло. Чтоб не полыхнул пожар мятежа и беззакония после ухода его, будь наготове всегда.

– Скоро ли?

– Нет не сегодня и не завтра. Год – другой еще поживем. Еще не порадуем недругов наших. Но ты готовься. Братию готовь. Города посады. На перепутье малый огонек пожаром раздуть может. Так что, кто предупрежден, – тот вооружен, – Малка тяжело вздохнула.

– Колдун все рассказал? Мне б его дала, я б из него все жилы вытащил, – Протопоп плеснул себе еще меду и залпом выпил.

– Да уж боле, чем я, не вытянул бы. Все рассказал. Что не сказал, я сама прочла. В голове-то не сотрешь. Это он других дурками делал, а себя ж не сделаешь. Все там, – Она постучала себя по лбу, – Лежит и ждет, когда умелый вытащит. Вот такие брат пироги.

– То не пироги, то отрава халдейская, – Сплюнул Микулица, – Что ж, так вот и будет в этом мире все? Без радости.

– Так и будет. Но мы все будем стараться сделать, так что бы было лучше и лучше. А ты что предлагаешь. Обнять себя и плакать. Гады они всегда будут. Их не сеют, не жнут, они сами родятся.

– Спасибо что известила. Когда глаза открыты, не так страшно.

– Ты пойми Микулица, они ж клин между людьми вбивают. Они Богов на хороших и плохих делят. Не как у нас на Босеане пегом, а черное туда, белое сюда. А потом веры делить будут и людей на верных и неверных, вот в чем страх.

– Страх в том, Малка, что потом они этих людей друг на друга натравят. Да еще во имя Господа нашего. У всех он один, но каждый будет кричать, что он к нему ближе и ему дороже. Каждый будет точно знать, что он Богоизбранный. А раз так, то только он и может судить кто прав, а кто не прав.

– Страшный яд они в души людские запускают. Страшнее чем тот, что колдун в котлы сыпал. Яд избранности, особенности, возвышения над другими. Смотри брат этим ядом можно и Посвященных отравить.

– Спасибо Малка, пойду думать и готовиться. А ты куда?

– У меня длинные века впереди, не скоро еще мне Мать Артемида волю даст. Велес сегодня отпустил, жертву свою получил. Макошь глядишь, после того как я нить Андрея допряду, тоже от доли берегини меня освободит. А вот от Ярославны-Артемиды не скоро отойду, да честно скажу, и самой не хочется. Что-то загрустили мы друг мой сердечный, налей, что ли по чарке меду чистого или зелена вина.

– Налью за годы твои долгие, за долю твою счастливую, за то, что бы не по последней, – Микулица разлил по чаркам, и они чокнулись, – На здоровье.

– Твои бы речи да Богу в уши! Беги по жизни легким бегом, но помни, тяжелые времена грядут.

– Бегу. Еще по одной на посошок?

– Уговорил, речивый. Наливай.

Они выпили еще по одной. Микулица решительно встал, одернул рясу.

– Пошел я хозяйка, все понял. Буду готовиться, братию в дальние монастыри отведу из Владимира. На Бору в монастыре Спаса надо стены рубленные поставить да дозорную колокольню рядом с капищем Яра поднять. В общем, дел только начать и кончить. Всеволода надо в центральном детинце разместить да к нему старшего брата Михалко приставить. Сдается мне, ему скоро в ярмо впрягаться. Побегу. До скорого!

– Беги, беги брат. Ныне все на бегу делать будем. Ныне быстрое время пришло.

Глава 3

Конец – делу венец

Зло, которого мы не можем ни преодолеть, ни избежать, мы ненавидим.

Томас Гоббс
Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее