— Так, — уклонился Алешкин. — Нужно же привыкать к ним когда-нибудь. Ведь это наши будущие помощники.
— Думаю, это произойдет не скоро.
— Кто знает… Можно, я приглашу его спуститься сюда?
Евгения Всеволодовна пригляделась к Алешкину. Помолчала.
— Он ничего не сломает, надеюсь.
— Нет. Он более безопасный посетитель, чем я. Иди сюда, ТУБ!
Евгения Всеволодовна чуть вздрогнула, когда коричневая махина переступала порог и спустилась по лестнице.
— Познакомься, ТУБ! Это — Евгения Всеволодовна.
— …здравствуйте…
ТУБ сделал еще шаг и протянул руку. Алешкин смутился вначале от такой навязчивой невежливости ТУБа, и тут разглядел в его руке цветок.
— Что это? — удивилась Евгения Всеволодовна.
Сказать правду, Алешкин удивился цветку больше, чем она. А он-то считал, что знает пределы сообразительности ТУБа. Ай да программисты! Ну и молодцы…
— Он просто дарит вам цветок… и знаете, Евгения Всеволодовна, это не инсценировка, поверьте. Я здесь ни при чем, хотя мне и стыдно в этом признаться. Я только сказал, что мне хотелось, чтобы он вам понравился. А в его программу, очевидно, заложили, что женщинам дарят цветы. И он сорвал этот цветок еще дома, перед тем как нам поехать сюда. Клянусь Ганимедом, это так.
Евгения Всеволодовна осторожно приняла цветок. Она прикоснулась к руке ТУБа и удивилась невольно — пальцы его были теплые.
— Спасибо! — сказала она. — Спасибо, ТУБ… Да, это цветок из вашего садика. Я сама давала саженцы Мей. Лилия — лидиум кандидум.
Алешкин раздумывал, как дальше вести разговор, и тут Евгения Всеволодовна помогла ему сама.
— Так зачем же вы его ко мне привели?
— А вы не догадываетесь?
— Ничуть.
— Ну… у нас же ушла Виктория Олеговна.
Вот только сейчас Евгения Всеволодовна испугалась по-настоящему.
— Вы сошли с ума, Алешкин! Вы забыли, что у нас дети.
— Вот о них я только и думал все эти дни. Если бы не наши детки, я бы за него не беспокоился. Да, да, я беспокоился только за него. Он безопасен, он никому не причинит вреда, не наступит на ногу, не толкнет. Он так сконструирован. У него две ступени биозащиты…
— Вы хотите сказать, что его могут обидеть дети?
— Ну в переносном смысле, конечно. ТУБ предельно правдив и доверчив — если можно применить такие слова к машине, которая сама не понимает их смысла. Его доверчивость легко использовать ему во вред. Вот этого я и боюсь.
— Ах, вот что.
— Да! Ему у нас будет куда труднее, нежели на какой-то там Луне. Но у него уже нет другого выбора. Он списанный.
— Как списанный?
— Очень просто, как негодный для дальнейшего употребления. Это же не живое существо, а только техническая подделка. На него распространяются строгие законы. Он подлежит разборке и уничтожению, как некачественный механизм. Только мы и сможем… Фу, чуть не сказал: спасти ему жизнь!
Евгения Всеволодовна молча вертела в руках цветок, осыпавший ее пальцы желтой пыльцой.
— Вам не следовало так говорить, — сказала она наконец, — Это — нечестный прием. Подождите, не оправдывайтесь… Хорошо, мы попробуем.
Она улыбнулась задумчиво.
— На самом деле, нельзя же отправлять в разборку машину, которая сохранила в памяти то, что забывают иногда живые люди — дарить женщинам цветы… Ладно, Алешкин, не принимайте это за упрек. И не благодарите меня за вашего протеже. Лучше помогите переставить этот кактус вон туда, в угол.
— ТУБ! — сказал Алешкин. — Не беспокойтесь, Евгения Всеволодовна, он сделает это лучше меня. Возьми это, осторожно.
— …понял… осторожно…
Он поднял цветочный горшок своими ручищами и двинулся следом за Евгенией Всеволодовной, плавно и мягко перекатывая свои рубчатые подошвы. Она убрала с его дороги скамейку.
— Вот сюда поставьте, пожалуйста.
Утром Евгению Всеволодовну разбудил дождь.
Пришлось встать, закрыть окна. Дождь тут же прошел, но ложиться в постель уже не имело смысла.
ТУБ стоял у крыльца коттеджа, под навесом входных дверей, куда его поставили вчера вечером. Евгения Всеволодовна выглянула в окно, хотела сказать «доброе утро!» Однако решила, что это будет выглядеть смешно, и прошла в ванную.
Энергично растираясь после душа массажным полотенцем, она вышла в комнату… и оторопело остановилась.
В комнате у порога стоял ТУБ.
Синие огоньки его видеоэкраног были направлены на нее. ТУБ смотрел на нее! Евгения Всеволодовна попятилась за дверь. Фу, какие глупости, чего она испугалась? Это все равно, что стесняться автомойщика или стиральной машины.
Рассуждения были верны, конечно, но она все же накинула халат.
ТУБ продолжал стоять у дверей. Почему он вошел в комнату без приглашения. Испугался дождя?
— Иди на свое место! — сказала она.
ТУБ послушно шагнул к порогу, но остановился и поднял руку. На громадной, как поднос, ладони лежал мокрый комочек, покрытый слипшимися перышками. Это оказался птенец ласточки, которого ветром выбросило из гнезда, а ТУБ подобрал его на земле.
— …живой… — хрипнул он.