Великий Краббен (сборник)

Неизвестно, где этот Н. С. Синяков наслушался о его, Серегиной, сельской жизни, только каждая строка в книжке была как живая. Серега оторваться не мог. Если черемуха, сразу видно – не выдуманная, за окном растет. На черемухе, которая за окном, нижняя ветка наполовину обломлена, и в книжке то же самое. Да и писатель на фотографии в очках, сразу видно, нормальный мужик, такой в чужой огород не прыгнет.

Сгоряча нагрешил на Галку. Вот, наверное, познакомилась с этим Синяковым, понарассказывала ему всякого. Правда, Серега уже знал, что книжку, даже небольшую, за полгода не напишешь, не выпустишь, а Галка раньше тоже не знала про Синякова, – когда же он успел записать?

И еще. Было в книжке Синякова и такое, о чем Серега просто не рассказывал Галке. Она и без него знала об этом. Ну, скажем, как купались голышом в прудах. Расходились сперва в разные стороны. А потом купались. Причем Серега это купание наполовину придумал, а Синяков так описал, будто сидел от них в трех шагах.

«Буду в Новосибирске, – решил Серега, – набью морду писателю!»

А тут еще тетя Маша подняла тарарам. Писатель! О нашей деревне пишет!

Подряд две читательских конференции. На одной Сонька Жихарева вслух читала рассказ о ночном купании. Понимала бы что, дура, а на глазах – слезы. Дескать, теперь она книгу Синякова держит не на тумбочке, а прячет под подушку.

Потом Серега встретил на улице Галкину мать. «Вот наша Галочка повидала Кавказ. Ездила с коллективом». И намекнула подло: «Пишет, интересный был коллектив. Творческий».

Руки в боки. Что ей какой-то Серега Жуков!

Серега злился, сжимал кулаки, но в книжку Синякова заглядывал.

Все в книжке происходило немного не так, как в его собственной жизни, но все равно там был описан он, Серега, даже слова были его, Серегины. Не он один это замечал. Даже отец, заглянув в книжку, сказал: «Вот и мы тут прописаны». Вроде одобрял. Когда Сережка корпел над письмами к Галке, отец ничего такого не говорил, а как прочел… Этот Синяков, может, и не дурак, а все равно описать бабку Шишкову ему слабо. И слабо написать о том, как Таловка к концу войны оказалась на огромной поляне.

Зря так подумал. Однажды навстречу тетя Маша Федиахметова. «Сережа, ты ведь интересовался творчеством Синякова. Зайди в библиотеку, новый журнал принесли, а в нем такой рассказ!»

«Опять про Таловку?»

«Ну да, про нее. Про нашу!»

«Так не бывал же Синяков у нас!»

«А ты откуда знаешь? – удивилась тетя Маша. – Бывал, не бывал. Жизнь помотает, обо всем напишешь. Если жил в деревне, то, в общем-то, все равно – в Таловке или в Березовке. Этот Синяков главное видит, да ему, наверное, и Галка Мальцева помогает. – Пришурилась. – Ты ведь знаешь, что Галка теперь в Новосибирске?»

Серега перелистал журнал, и оторопь его взяла.

Кто успел этому Синякову рассказать про бабку Шишову?

Все в рассказе Синякова было как в жизни, только немножко лучше и страшней. Будь рядом Галка, может, поговорили бы. А так… У Сереги ведь и своих собственных писем не было на руках, все отослал Галке. Никогда не видел этого Синякова, а между ними будто закоротило: Серега подумает, Синяков напишет!

Серега так ошалел, что накатал запрос в областную газету: существует ли телепатия?

Сереге вежливо ответили: если и существует, все равно это лженаука, ни к чему хорошему не ведет! Вот и разберись.

Опять журнал, и в нем опять рассказ Синякова.

Теперь про молодого столяра, который из праздного любопытства, правда, не в ущерб рабочему времени, интересуется лженауками.

У Сереги опустились руки. Все, что мог (помогла тетя Маша), прочел о Синякове.

Да, верно. Родился Н. С. Синяков в Киеве, но в сорок первом был эвакуирован в Сибирь, попал в детдом, воспитывался в Юрге (не так уж далеко от Таловки), к делу приткнулся в Новосибирске, там начал писать. Был певцом городских окраин, теперь проявляет интерес к селу. Сейчас кстати работает над книгой рассказов.

«Ага, – зацепился за сообщение Серега. – Вот и проверим, существует или нет телепатия?»

Положил на стол лист бумаги.

О чем писать? А вот что видим, о том и напишем.

Интересно, как все это отразится в творчестве Синякова?

«Дерево стоит.

Кривое дерево.

На дереве листья желтые.

В листьях птицы. Собираются на юг».

Как в воду глядел. Через некоторое время появился рассказ Синякова в центральной газете. Называется «Птицы». Написано столбиком, как у Сереги.

«Дерево стоит.

Кривое дерево.

На дереве листья желтые.

В листьях птицы. Собираются на юг».

Совсем короткие фразы, будто писатель торопился, обрывал слова.

Дуре Соньке Жихаревой невдомек, чью книжку она держит под своей подушкой.

А там подошла весна. Серега закрутился в делах, никаких, понятно, писем.