Великий крестовый поход

— Говоря проще: золото, — сказала Ингеборг, не пытаясь высвободить руку. — Или то, что можно обменять на золото, хотя лучше всего сам металл. Понимаешь, будь она богата, она могла бы жить, где пожелает; если денег достаточно — хоть при королевском дворе или в какой-нибудь чужой земле богаче Дании. Она правила бы слугами, воинами, кладовыми, акрами земли. Смогла бы выбирать среди женихов. И тогда, если она решит все оставить и вернуться к монашкам, то это будет свободный выбор.

— У моего отца было золото! Мы можем отыскать его среди руин!

— Сколько?

Они говорили долго. Морскому народу не приходило в голову мерить то, что было для них всего лишь слишком мягким и непрактичным металлом, пусть даже красивым и нержавеющим.

Наконец Ингеборг покачала головой.

— Боюсь, слишком мало, — вздохнула она. — Просто для жизни достаточно, но тут другой случай. В руки монастыря Асмилды и собора в Виборге попало живое чудо, и оно привлечет отовсюду множество паломников. Церковь — ее законный опекун, и она не позволит ей уйти в мирскую семью всего за несколько кубков и блюд.

— Сколько же тогда надо?

— Огромную сумму. Тысячи марок. Понимаешь, кого-то придется подкупить. Тех, кого не одолеть взяткой, придется завоевывать большими дарами для Церкви. А после всего у Маргрете должно остаться достаточно для жизни богатой молодой госпожи… Тысячи марок.

— Сколько это будет по весу? — нетерпеливо взревел Тауно, добавив ругательство на своем языке.

— Я… я… Да откуда мне знать, рыбацкой сироте, никогда не державшей в руках больше одной марки сразу? Полная лодка? Да, наверное, полной лодки хватит.

— Целая лодка! — Тауно откинулся на лежанку и уставился в потолок. — А у нас нет даже самой лодки.

Ингеборг печально улыбнулась и погладила пальцами его руку.

— Ни один мужчина не выигрывает каждую игру, — пробормотала она, — и не каждый водяной. Ты сделал то, что смог. Пусть сестра твоя проживет свой век, мучая свое тело, а потом душа ее пребудет в вечном блаженстве. Она будет помнить нас, когда ты станешь прахом, а я — гореть в аду.

Тауно потряс головой и прищурился.

— Нет… в ней течет та же кровь, что и во мне… и кровь эта не стремится к покою… она застенчива и нежна, но рождена для свободы широких морей всего мира… если святость угаснет в ней от жизни среди старух с волосатыми подбородками, сможет ли она попасть на Небеса?

— Не знаю, не знаю.

— Хотя бы свобода выбора. И покупается она полной лодкой золота. Жизнь Ирии стоит всего пару жалких тонн.

— Тонн! Я просто не подумала… Конечно, гораздо меньше. Вполне достаточно будет пары сотен фунтов. — Тревога коснулась Ингеборг. — Думаешь, ты отыщешь так много?

— Гм-м… подожди. Подожди. Мне надо вспомнить… — Тауно резко сел. — Да! Знаю! — воскликнул он.

— Где? И как?

Он тут же начал строить планы, полный ртутной быстроты морских людей:

— Давным-давно на острове к северу от этих вод стоял город людей, — начал он негромко, уставившись в тень. Голос его слегка дрожал. — Он был велик и обилен золотом. Богом его был спрут. Ему приносили обильные жертвы — сокровища, вовсе ему не нужные, но вместе с ними коров, лошадей, девственниц и пойманных преступников: все это спрут съедал. Ему нужно было не так много — тушу кита время от времени или корабль, чтобы сожрать моряков, — а за столетия жрецы научились сигналами давать ему знать, какие из зашедших в гавань судов не нужны Аверорну… И вот спрут стал вял и ленив и целые поколения людей не показывался, да в нем и не возникало нужды, потому что далеко вокруг стало известно, что нападение на Аверорн приносит не- счастье.

Постепенно сами островитяне начали сомневаться, не миф ли этот спрут и есть ли он на самом деле. Тем временем на юге вознесся новый народ. Его торговцы отправились на север, и не только с товарами, но и с новыми богами, не требующими драгоценных жертв. Жителям Аверорна эти боги пришлись по нраву, и храм спрута был заброшен, огонь в нем погас, жрецы умерли, и никто не сменил их. Под конец царь города повелел прекратить выполнять древние обряды на рассвете и на закате.

Прошел год, и разъяренный от голода спрут поднялся со дна морского и потопил все корабли в гавани. Руки его протянулись к берегу, сокрушая башни и собирая богатую добычу, а вслед за ним накатили огромные волны, поглотили остров, увлекли его на дно морское, и теперь о нем помнит лишь морской народ.

— Какая чудесная история! — хлопнула в ладоши Ингеборг, не подумав о маленьких детях, утонувших вместе с городом. — Я так счастлива!

— Не такая уж она и чудесная, — возразил Тауно. — Мы помним Аверорн потому, что спрут до сих пор там таится. И собирает с нас обильную дань.

— Понимаю… Но у тебя, наверное, есть какая-то надежда, раз ты…

— Да. Стоит попытаться. Слушай, женщина: люди никогда не опускались на дно. У морского народа нет ни кораблей, ни металлического оружия, способного долго не ржаветь. Никогда наши расы не работали вместе. Но если они попробуют… может быть…

Ингеборг долго просидела молча и потом еле слышно произнесла:

— А ты, может быть, погибнешь.