Великий крестовый поход

— Нет, подожди, — воскликнула она, подбегая к Хоо. Тот остановился и ахнул, когда женщина взяла его огромную когтистую лапу. — Прости, — сказала Ингеборг. Голос ее дрогнул, в глазах выступили слезы. — Я просто испугалась, понимаешь? Конечно же, я…

Селкай расхохотался лающим смехом и стиснул ее в медвежьих объятиях. Женщина взвыла от боли, он тут же выпустил ее.

— Прости меня, — взмолился Хоо. — Я забыл. Я буду нежен, обещаю.

Побледневший Нильс шагнул вперед.

— Нет, Ингеборг, не надо. Наши души и так отягощены грехом, а ты…

Ингеборг громко рассмеялась.

— Ты же знаешь, кто я такая, — резко возразила она. — Для меня такое не в новинку… верно?

Эйян поднялась и, положив ладонь на плечо Нильса, что-то прошептала в светлые локоны над ухом парня. Тот ахнул.

Тауно тоже встал и пристально вгляделся в глаза Хоо.

— Ты будешь с ней нежен, — произнес он, поглаживая рукоятку ножа.

* * *

Лето перевалило за половину, ночи становились все длиннее и темнее, но эта ночь оказалась ясной, а бесчисленные звезды давали достаточно света для глаз Тауно и Эйян. Шлюп плыл, подгоняемый бризом, который морщил воды пролива мелкими волнами, с шорохом ложившимися под нос корабля. Время от времени похлопывал край паруса, поскрипывал блок или доска — негромкие звуки, почти не нарушавшие тишины… пока ее не разорвал восторженный рев Хоо.

Позднее он вышел и встал на носу рядом с Ингеборг. Тауно правил у штурвала, Эйян дежурила в «вороньем гнезде», но никто из них не проявлял к парочке на носу открытого интереса.

— Спасибо тебе, милая, — застенчиво произнес селкай.

— Ты свое уже получил, — ответила женщина, кивнув на темноту под носовой надстройкой.

— Могу я пойти с тобой снова?

— Незачем. Уговор есть уговор.

Взгляд Хоо не отрывался от воды, пальцы стиснули доски борта.

— Я тебе совсем не нравлюсь?

— Я вовсе не это хотела сказать, — возразила она. Ее пальцы медленно скользнули вдоль борта и легли на руку Хоо. — Ты наш спаситель, и… обращался со мной куда лучше многих из тех, кого я помню. Но мы из племени смертных и живем недолго. Какая между нами может быть близость?

— Но я видел, как ты увивалась вокруг Тауно.

— А почему бы тебе не попытать счастья с Эйян? — торопливо отозвалась Ингеборг. — Она прекрасна по сравнению с моей невзрачностью, к тому же близка к вашему миру и, по-моему, насладится гораздо больше, чем… но не думай, что я сожалею, Хоо.

— Ты привыкнешь к моему запаху, — с горечью пообещал он.

— Но почему ты выбрал именно меня?

Хоо долго молчал, потом повернулся к ней, сжав кулаки, и ответил:

— Потому что ты настоящая женщина, а не наполовину дочь моря.

Она подняла на него глаза, ее напрягшееся было тело начало расслабляться.

— Мой народ убивал твой народ.

— То было сотни лет назад. На земле о нас давным-давно позабыли. Я живу мирно возле Сула-Сгейра, и говорят со мной только ветер, волны и чайки, а соседи мои — медузы да ракушки. Мой покой нарушают только бури да акулы, а зима сменяет зиму, и иногда становится так тоскливо, понимаешь?

— Голое море, голые скалы, и просто небо — без надежды на Спасение… Ах, Хоо!

Ингеборг прижалась щекой к его груди. Хоо погладил ее с неуклюжей нежностью.

— Но почему ты не искал себе кого-нибудь? — спросила она, прислушиваясь к медленным утроенным ударам его сердца.

— Искал. Когда был молод. Я многое повидал. Но никому не оказался нужен. Люди моря видели во мне лишь урода, и никто не пожелал заглянуть мне в сердце. То, что под шкурой, их не интересует.

— Нет, это не так, — подняла голову Ингеборг. — Не все они такие. Тауно… Тауно и Эйян…

— Да, вроде бы так. Хорошо, что они так заботятся о сестре. И все же… в людях, таких как ты, есть нечто большее. Не могу назвать, что именно… Вы теплее, вы любите по-другому. Наверное, зная о смерти, вы тянетесь друг к другу — ведь ваша жизнь так коротка. Или же причина в той искорке вечности… душе? Не знаю. Я ничего не знаю о душе, но я ощущал ее в некоторых мужчинах, но больше в женщинах… она похожа на огонек холодной ночью… И в тебе есть этот огонек, Ингеборг, яркий и сильный. Он согревает меня. И считай себя счастливой, пусть даже тебя охватывает печаль, потому что именно из-за души ты способна любить так сильно.

— Я? — изумилась женщина. — Шлюха? Нет, ты ошибаешься. Что можешь ты знать о людях?

— Больше, чем тебе кажется, — хмуро ответил Хоо. — Потому что время от времени я выходил в ваш мир, и не всегда меня гнали прочь. Пусть я уродлив и плохо пахну, но я сильный и надежный работник. Как иначе я мог выучить ваш язык или ремесло моряка? У меня были друзья среди людей, женщины приглашали меня к своим очагам, а некоторые — поверишь ли? — правда, очень немногие, даже дарили мне любовь.

— Теперь я понимаю почему, — прошептала Ингеборг.

Лицо Хоо исказилось, словно от боли.