Великий лес

Но беседа с Иваном Николаевичем ничуть не успокоила Андрея Макаровича, наоборот — навела на тяжкие раздумья. Во-первых, стало ясно: Иван Николаевич недоволен им, по всему чувствуется, обижен исключением из школы его брата Костика. Во-вторых, Иван Николаевич тоже не собирается оставаться в Великом Лесе, даже Екатерину Антоновну с детьми не намерен оставлять здесь. «Значит… Ему известно что-то такое, чего не знаю я. И насчет дома, книг… Пожалуй, он правильно советует».

На целую неделю задержался Андрей Макарович в Великом Лесе. Днем они с Алиной Сергеевной отдыхали, спали, а по ночам копали в огороде ямы, обкладывали их чем только можно — соломой, сеном — и загружали книгами. Заметил тогда Андрей Макарович, что и Иван Дорошка не спит по ночам — ездит куда-то на подводе, что-то возит, скорее всего, прячет. «Тоже, видно, к приходу немцев готовится».

Без книг, без всего того, что было нажито годами труда, к чему привыкли и глаза, и руки, что составляло часть их жизни, дом стал голым и неуютным. Ни дня, ни минуты не хотелось больше оставаться в нем ни Алине Сергеевне, ни Андрею Макаровичу. И как только вынесли последние стопки книг, засыпали яму, тут же решили двигать в путь.

— Хорошо, что еще ночь, — сказал Андрей Макарович. — Никто нас не увидит, никто ни о чем не станет расспрашивать.

Алина Сергеевна промолчала, подумала: «Как знать, что тут хорошо, а что плохо. Однако… Задерживаться не стоит — надо идти. И так целую неделю упустили. Уже во-он где были бы, на сколько километров отошли бы от Великого Леса!»

И все же по доброму старому обычаю вернулись с Андреем Макаровичем в дом, посидели в окружении узлов и торбочек, собранных ею, Алиной Сергеевной, в дорогу. Даже лампу зажгли, чтобы осмотреться в доме, проститься с тем, что здесь оставалось. Потом, уже разобрав узлы и торбы — что за спину, что в руки, — постояли молча у порога и — пошли.

Ни у Андрея Макаровича, ни тем более у Алины Сергеевны не было определенного плана, ясной цели, куда идти, куда держать путь. Знали только, чуяли — надо идти, нельзя им оставаться в Великом Лесе. А куда — видно будет, ситуация подскажет. Да и… Если не все, то, во всяком случае, многое зависит от того, как долго немцы тут задержатся, докуда дойдут. А вдруг и до Великого Леса не доберутся — остановят их наши войска. Тогда и идти далеко не придется, можно будет через неделю-другую и назад, в Великий Лес, вернуться.

К железной дороге еще раньше решено было не идти — и в Ельниках Андрею Макаровичу советовали этого не делать, и сам он хорошо знал: железную дорогу немцы часто бомбят. Куда надежнее пробираться к переправе. Если что — спрятаться можно, свернуть с дороги, тропками глухими петлять. К тому же собственные ноги еще никого не подводили.

— Прощай, дом наш, — тихо произнесла Алина Сергеевна, вешая на дверь замок.

— Ну, будь что будет! — прошептал, отвечая каким-то своим мыслям, Андрей Макарович.

И, выйдя со двора, побрели по дороге на Ельники.

IV

Иван Дорошка, отправляясь с женой и детьми по глухим дорогам в соседний, Комаринский район, имел на примете и еще одно, о чем вслух никому не говорил, но чего ни на минуту не забывал, не выпускал из головы — хотя бы мало-мальски разведать здешние лесные массивы. Всякое может случиться. Вдруг почему-либо нельзя будет обосноваться в своих лесах, придется искать пристанище в ином, незнакомом месте? Да и для маневра лишнее прибежище или потайной уголок не помешают.

Свои, великолесские, да и гудовские, дроздовские, руднянские и поташанские леса Иван Дорошка знал. Когда-то вместе с отцом и поташ делать ходил, и делянки раскорчевывать, и по орехи, по грибы забредал иной раз далеко от дома. Знакомые дороги, знакомые тропки. Ночью — и то не заблудишься. А вот когда проехали Дрозды, повернули на Дубровицу (аккурат светать начало), залюбовался Иван Дорошка: ничего себе пуща, всюду, куда ни кинь оком, высятся, ведут с небом разговор дубы, ясени, клены. И чаща такая вдоль всей дороги — не продраться: кусты лещины переплетаются с молодыми рябинками, с березняком, осинником. Сплошь зеленеют ежевика, малина, папоротники. И главное, нигде ни прогалинки — ни поля, ни голого болота. Значит, если прижмут, можно без особого риска отступить сюда. Да и жену захочется проведать — вот тебе самый безопасный путь!

Лес уже гомонил, полнился птичьими голосами. Дудел, как в порожнюю бочку, голубь, чокал дятел, усердно рассыпал голосистые трели клест-кленовик. А тут и солнце показалось, взошло. На моховых болотах, в ложбинах закурился жиденький, пугливый туман — словно дым от костра в ночном. Проснулась — да она почти и не спала, просто дремала — Екатерина Антоновна. Сидела молча, как и Иван, на возу и смотрела на лес, думая о чем-то своем.

— Вот и без дома мы остались. И ничего-ничего у нас нет, — прошептала она вдруг как бы про себя с печалью в голосе.

Иван обернулся к жене, посмотрел в ее бледное — недоспала — лицо. Сказал:

— Были бы живы. А что до остального — не надо жалеть.