Великий Любовник. Юность Понтия Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория

Всё это мне рассказав, Вардий тут же предупредил, что слухи лишь малой своей частью соответствовали тому, что произошло в действительности. Да, вошли через трое ворот, сошлись на Тиберинском острове и там совершили обряд с пропитанными серой факелами. Да, «инсценировали два соития» (так выразился Гней Эдий): одно у храма Марса Мстителя, другое на Форуме Цезаря. Но Юлия ни в одном из них не участвовала. В первом случае роль Марса играл один из Юловых «разноцветных», весталку изображала одна из третьеразрядных «камилл»-заработчиц. Во втором эпизоде «Венерой» предстала какая-то никому не знакомая рыжеволосая женщина, которую Юл Антоний долго разыскивал и наконец разыскал — по фигуре и по возрасту весьма напоминавшую Юлию, особенно в темноте; а роль Анхиза взял на себя Квинтий Криспин — только этот бесшабашный шутник мог согласиться на то, чтобы его, голого и уродливого, кусали и царапали. Прочие Юлины адепты мутунствовали и тутунствовали лишь криками одобрения, похабными песенками и фривольными танцами, но никто из них…нет, не было никакой свальной порнографии. И уж подавно не случилось ее на ростральном трибунале. Там лишь пропели скабрезные куплеты и увенчали несчастного Марсия те женщины и мужчины, которые накануне, перед вступлением в Рим, на общей сходке «Легиона Любви» были признаны самыми «мутунотутунными». Юла и Юлии на рострах вообще не было и быть не могло, так как после Тибертинского острова компания разделилась на три группы, которые больше уже не сходились, и Юлия с Юлом наблюдали за ночным представлением у Марсова храма, Криспин верховодил и действовал на Форуме Цезаря, на Римском же форуме предводительствовали мужчинами — Корнелий Сципион, а женщинами — Помпония Карвилия; должна была руководить Полла Аргентария, но она не явилась на сборный пункт.

— Уж кому-кому, а мне доподлинно известно, что происходило на всех трех форумах, — заверил меня Эдий Вардий и добавил: — Хотя лично я ни на одном из них не был. На Тибертинском острове Секст Помпей случайно подвернул себе ногу. И мне пришлось провожать его до дому.

Признавшись в этом, мой собеседник тут же поведал мне, что слухи прекратились, когда ближе к вечеру люди заметили, что в каждом квартале появились караулы вигилов-пожарных во главе с квартальными викомагистрами, а у всех городских ворот к стражникам присоединились преторианцы, которые принялись проверять и досматривать всех входивших и выходивших из города.

После захода солнца Рим опустел и затих.

В ночь на иды начались задержания и аресты.

III. Лишь упомянув об арестах, Вардий тотчас сменил тему и заговорил о Фениксе. При этом Гней Эдий ни словом не упомянул о его отношении к похождениям Юлии и Юла, но весьма обстоятельно — и как мне показалось, нарочито — стал описывать его творческую деятельность. Мне было сообщено, что в консульство Пазиена и Кальвизия Феникс издал первую книгу своей «Науки» и стал работать над второй, которую также издал в следующем году, при консулах Мессалине и Лентуле. А еще через год — то есть в тринадцатое консульство Августа и в тот год, о котором я сейчас вспоминаю, — в январе вышла третья, заключительная часть «Науки», и в апреле Тукка издал все три части одной книгой. Все эти издания пользовались неслыханной популярностью, их в разных форматах продавали во всех книжных лавках. Но полную «Науку» по договору Тукки с книготорговцами Сосиями было решено продавать только в их лавках, и к этим Сосиевым лавкам в первые дни продажи даже выстраивались очереди, хотя это издание дорого стоило. Тут Вардий принялся описывать, как выглядел книжный ковчег, на какие палочки наматывались свитки, каким маслом натирали папирусы, как были оформлены титулы, как подрезаны и обработаны края и тому подобное. Он не только не скупился на мелкие детали — он их смаковал и некоторые описания несколько раз повторял.

А потом неожиданно объявил:

— В ночь на майские иды за моим другом пришли.

IV. Феникс был у себя на вилле. Он лег спать и успел крепко заснуть. Когда его разбудили, над ним стоял центурион-преторианец и чуть позади испуганный спальный слуга.

«Одевайся», — велел центурион.

Слуга стал одевать Феникса, а тот спросонья не мог понять, что и зачем с ним делают. Но ни о чем не спрашивал; как объяснил Вардий, опять-таки спросонья.

Он стал задавать вопросы, лишь когда они с центурионом вышли из дома: что, собственно, происходит? с какой стати? и почему среди ночи? Но центурион на вопросы не отвечал. Возле дома стояла реда — двухместная коляска на четырех колесах, запряженная мохнатым лигурийским конем. На козлах сидел солдат в форме преторианца. Центурион зачем-то подсадил Феникса, как будто тот сам не мог забраться, уселся рядом, толкнув доспехами и тяжелой калигой наступив на ногу.

Тут же быстро поехали. Конь оказался резвым.

Едва выехали за ограду, Феникс снова стал интересоваться, куда и зачем его везут.

Центурион на этот раз откликнулся: «Не трать силы. Мне нельзя с тобой разговаривать».

Тогда Феникс попросил центуриона хотя бы убрать сапог с его ноги. И эту просьбу преторианец выполнил.