Великий магистр революции

Он часто делал удивительные вещи. В начале своего правления он предложил всем мировым державам объединиться, собрать конференцию и положить конец войнам (об этом речь впереди). С началом мировой войны Государь запретил продажу всех спиртных напитков, потом постепенно увеличивал срок этого запрета. Он говорил, что решил навсегда запретить в России казенную продажу водки.

Государь был очень религиозен. Он мечтал восстановить патриаршество и предлагал Синоду это сделать. «С 1896 г. по 1916 г., т. е. за двадцать лет царствования Императора Николая II, Русская Православная Церковь обогатилась большим числом новых святых и новых церковных торжеств, чем за весь XIX век», — пишет Алферьев. По его же словам, за это время было открыто 211 монастырей и 7546 церквей. Один человек издевательски сказал о Николае II, что Он «сложностям зарождающегося парламентаризма противопоставил молитву», но это была правда. «Когда дела идут плохо, он, вместо того, чтобы так или иначе на это реагировать, внушает себе, что так хотел Бог, и предается воле Божьей!» — ужасалась Великая княгиня Мария Павловна. «Ну, Бог даст…» — начал однажды Государь в ответ на жалобы Родзянки. «Бог ничего не даст», — перебил Его Родзянко. В длительной аудиенции автор «Истории России» Павлов доказывал Государю, что Россию ждут еще многие перипетии. Государь отвечал ему двумя словами: «Бог милостив». В Спале в 1912 г., когда на выздоровление Наследника почти не оставалось надежды, Государь на вопросы о состоянии своего сына отвечал: «надеемся на Бога». У Государя это было не речевое клише, а искреннее выражение Его мыслей. Именно так Он и думал. Сазонов говорит: «Глядя на него у церковных служб, во время которых он никогда не поворачивал головы, я не мог отделаться от мысли, что так молятся люди, изверившиеся в помощи людской и мало надеющиеся на собственные силы, а ждущие указаний и помощи только свыше».

По замечанию ген. П. Г. Курлова, эпитет «Кровавого» обычно дается Николаю II за Ходынку, за Кровавое воскресенье, русско-японскую или Первую мировую войны и за смертные казни после 1905 г. И всякий раз напрасно. Винить Государя во всех этих несчастьях может только незнакомый с фактическими обстоятельствами или же изначально настроенный против него человек. Николай II не только ничуть не был виноват ни в чем из того, что ему приписывают, но еще и сделал для России много такого, за что заслуживает совсем другой славы.

Ходынку, с которой началось его царствование, очень глупо ставить ему в вину. Давка перед народным гуляньем, с очень большим числом жертв (1389 человек по официальным данным), произошла по недосмотру местных властей, которые чрезвычайно неудачно выбрали поле (оно использовалось для тренировок саперного батальона), да еще не прислали вовремя полиции. Московский обер-полицмейстер Власовский выехал на место происшествия только через три часа после того, как ему было доложено о начале катастрофы. Конечно же, и Власовский, и генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович не могли не предполагать возможность давки. При коронации Александра III, как говорит Суворин, «в одной из церквей народ повалил престол, и священник должен был спасаться в амбразуре окна в алтаре». Устроители гуляний, несомненно, думали, как предотвратить возможные неприятности, но как-то криво. На следствии выяснилось, что ямы на Ходынском поле, которые и были причиной несчастья, не зарывали намеренно, чтобы они сдерживали народ. Император, по словам А. П. Извольского, «был опечален и первой его реакцией было желание прекратить празднества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы». Вопрос о том, отменить ли празднества, был действительно сложным. С одной стороны, вполне естественное желание Императора прекратить веселье, с другой — не менее серьезное соображение, что нельзя лишать праздника сотни тысяч пришедших издалека на коронацию человек, многие из которых и не знали еще о катастрофе. Государь не остановил празднование. Когда в тот же день он приехал на Ходынку, там уже не было никаких следов катастрофы, между каруселями толпилась публика. По словам С. Ю. Витте, на лице Государя в это время было болезненное выражение. Тем же вечером, 18 мая, Государь был на балу, в чем его всегда особенно обвиняют, потому что не понимают, зачем он туда поехал. Мало кто теперь вспоминает, что на следующий день, 19 мая, был назначен другой бал, и он был отменен. Нетрудно догадаться, отчего такое странное расписание, если учесть, что первый бал был у французского посла, а второй у австрийского. Государь поехал именно к французскому послу по вполне политической причине: чтобы не испортить с большим трудом налаженные отношения с Францией. Этот такой непохожий на него поступок был, конечно же, не Им придуман, а настойчиво посоветован окружением.