Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

« Если вы их захватите, это вызовет к вам неиссякающую ненависть, ибо, потеряв ферму, человек чувствует больше горя, чем при потере отца или брата. Потому что всякий знает, что никакое изменение в политическом устройстве не вернет ему потерянного родственника, но вот потерянное имущество можно попытаться вернуть путем переворота» [2].

У него была какая-то несокрушимая уверенность в том, что честный совет будет принят столь же честно, без оглядки на обстоятельства – ну, скажем, на то, что совет главе нового режима был подан функционером павшего режима. Нужен дипломату такт или не нужен? Почему он полагает, что может обойтись одной только проницательностью?

Ответа Макиавелли не получил, намека, что называется, не понял – и написал второе письмо все по тому же адресу. В этом письме он пошел еще дальше – сообщил кардиналу, что его семья слишком долго была в изгнании, потеряла все свои былые контакты и верит теперь совершенно неправильным людям, « льстецам и подхалимам, которые пришли бы к согласию с тем или иным правительством, лишь бы достичь власти и влияния».

То есть мало того, что он наступил Джованни Медичи на все его любимые мозоли, эдак ненавязчиво напомнив ему, что в течение многих лет он не смел показаться в городе, в котором родился и вырос, но еще и тыкал ему в нос, как он слеп и как надо ему « открыть глаза на истинное положение вещей», а то вот льстецы и подхалимы, готовые поладить с кем угодно, лезут к нему в приближенные.

Казалось бы, совершенно то же самое можно сказать и об авторе письма, Никколо Макиавелли, но нет, гордый Никколо проводит резкую грань между прочими и им самим: они заботятся о себе, а он – о благе отечества.

Второе письмо постигла участь первого – на него не ответили. А 12 ноября 1512 года Никколо Макиавелли, все еще секретарь Второй Канцелярии Республики, был уволен со своего поста, со следующей формулировкой:

« Cassaverunt, privaverunt et totaliter amoverunt» – в приблизительном переводе: « уволен, лишен должности и полностью от нее удален».

С ним вместе, кстати, уволили и его друга, Бьяджо Буонакорсо. Интересно, что секретарь Первой Канцелярии, Марчелло Вирджило Адриани, свой пост сохранил. Но он занимался главным образом литературой, а не политикой – ну, и связи имел получше, чем бедный Никколо.

Увольнением дело не ограничилось. Синьория велела ему не покидать владений Флоренции в ожидании ревизии его деятельности и внести огромный для него заклад в 1000 флоринов как гарантию того, что смещенный секретарь, Никколо Макиавелли, не убежит. Подумав, ему на год запретили заходить во Дворец Синьории, то есть туда, где он проработал долгие 14 лет.

Делать было нечего – он внес заклад. Тысячи флоринов у него, понятное дело, не было, эта сумма превышала годовой доход с его владений примерно раз в десять. Из беды выручил друг, Франческо Веттори – он был несравненно богаче Никколо и внес необходимые деньги.

Никколо Макиавелли поселился у себя на ферме.

III

В одной из биографий Макиавелли ее автор, Маурицио Вироли, восклицает, что наказание не могло быть более жестоким, и продолжает: «... у[Макиавелли] отняли то, что ему было дорого больше всего на свете – он любил свою работу в правительстве – ее отняли, он любил путешествовать – ему запретили отлучаться из Флоренции, Дворец Синьории был ему истинным домом – и ему запретили входить в него...» [3].

Честно говоря, я не поверил своим глазам, решил, что что-то не понял, и сравнил этот итальянский абзац с английским переводом. Нет, все правильно. Маурицио Вироли действительно полон благородного негодования – нy как же так, лишили любимого дела, запретили путешествовать...

Право же, с обычными частными лицами случались вещи и похуже – а тут речь шла о человеке, который мог считаться ближайшим помощником главы свергнутого режима. Уж одно то, что его не арестовали, а просто уволили и задержали в родном городе – не в тюрьме, а собственном сельском доме, под подписку о невыезде, – кажется довольно либеральным решением.