Но обвинить в произошедшем только немецких лютеран было бы несправедливо. Испанцы и итальянцы, добрые сыновья католической Церкви, делали в Риме ровно то же самое и громили монастыри с ничуть не меньшим энтузиазмом, чем германские поклонники Лютера.
Только 6 июня Климент VII был выпущен из замка Святого Ангела, заплатив фантастический по тем временам выкуп в 400 тысяч дукатов. Кроме того, святейший престол отказывался от своих прав на Парму, Пьяченцу, Чивитавеккью и Модену, а уж заодно – и епископство Утрехта. Все это отходило к императору Священной Римской империи, войска которого разгромили Рим так, как когда-то его разнесли дикие готы.
Пользуясь случаем, венецианцы захватили Равенну.
Лютер в Германии, когда до него дошли вести о том, что случилось, говорил, что «
И благочестиво добавлял: «
V
Вести о разгроме Рима и о практически полном пленении Климента VII имели самые серьезные последствия для режима Медичи и во Флоренции – он попросту рухнул.
Об этом режиме, вообще говоря, есть смысл сказать пару слов. Папа Климент, как и положено папе римскому, жил в Риме. Но Флоренция рассматривалась им как его семейное достояние, и он намеревался оставить это достояние в семье. После смерти сына Лоренцо Великолепного, Джулиано Медичи, а потом и его внука и тезки, Лоренцо II, сына Пьеро Глупого, все надежды были сосредоточены на двух юношах, Ипполито и Алессандро Медичи. Оба они были незаконными отпрысками рода – Ипполито был внебрачным сыном Джулиано Медичи, а его кузен, Алессандро, считался сыном Лоренцо II, но на самом деле, скорее всего, был незаконным сыном самого папы Климента. Их обоих поселили во Флоренции как ее будущих правителей еще в 1524 году, но поскольку они были слишком молоды, – Ипполито было тогда всего лишь 13 лет, а Алессандро – 14, – то правил вместо них их воспитатель, кардинал Поссерини.
Ну, в мае 1527 года его выгнали вместе с обоими его воспитанниками, а во Флоренции была вновь провозглашена республика.
Никколо Макиавелли приехал во Флоренцию в мае 1527 года. Он находился в странном положении – его должность, в сущности, состояла в том, что он был эмиссаром не существующего больше правительства к армии, у которой большe не было никакого командования. Уж с какими чувствами въезжал он в городские ворота, судить не берусь. Надо думать, его грызла мысль, что вот и сейчас, в 1527-м, он оказался на стороне проигравших – в точности, как это случилось с ним пятнадцать лет тому назад, в 1512-м.
Тем не менее были и надежды. Во Флоренцию вернулись его друзья – те, что уцелели после разгрома кружка садов Орти Оричеллари, Лодовико Алламани (тезку и кузена которого казнили в 1522-м) и Дзаноби Буондельмонти. Оба они были по-прежнему очень расположены к Никколо и вместе с ним надеялись на то, что он будет назначен на свою прежнюю должность, но, увы, они оказались в меньшинстве.
А большинство было решительно настроено против Никколо, причем обвиняли его самые разные люди, буквально со всех концов политического спектра Флоренции. Люди благочестивые ставили ему в вину то, что он плохо соблюдал посты и крайне редко ходил на проповеди, люди солидные и благонамеренные – то, что он сидел в трактире и писал всякие там комедии, – а лучше всех высказался почтенный Леоне Альбицци, представитель знатного рода, один из отцов города и истинный столп общества:
«
Хуже всего, конечно, на его репутации сказалась близость к рухнувшей власти. Его называли «
В конце концов, обе комедии ставили во Флоренции и видели их очень многие. В общем, как бы то ни было, но на выборах кандидатура Никколо Мекиавелли была провалена: за него было подано только 12 голосов, а против – 555.
Он на возводимые на него обвинения либо никак не возражал, либо его доводы, если он их и приводил, в дошедших до нас записях современников не отразились и до нас не дошли.