Великий мертвый

— Я сказала: это — люди, — отчетливо повторила жена и ткнула пальцем в холст. — Видишь?

Мотекусома заинтересованно привстал со скамеечки. На округлом боку гигантского двухголового тапира, в том месте, на которое указывала Сиу-Коатль, отчетливо виднелось то ли утолщение, то ли нарост.

— Это нога, — поджала губы Сиу-Коатль. — Он сидит на тапире верхом. Понимаешь?

— Как это — верхом? — не понял Мотекусома.

— Так женщина иногда садится на мужчину! — раздраженно пояснила главная жена.

— Глупая! Тогда бы тапир ходил вверх животом! — насмешливо осадил ее Мотекусома… и осекся.

Женщина-Змея определенно была права. Только бледные бородатые воины сидели у гигантских тапиров на спинах, а не на… животах.

— Что думаешь делать? — словно не заметив насмешки, поинтересовалась жена.

— Собирать Высший совет. Немедленно.

* * *

На этот раз высадка на сушу стала для всех сплошной мукой. Суда все время стаскивало вниз речным течением, и штурманы вконец извелись, пока сумели пришвартовать хотя бы половину судов армады. А потом начали падать с шаткого трапа драгоценные во всех смыслах лошади.

— Вот что значит, без молитвы начать, — нравоучительно произнесли сзади.

Падре Хуан Диас тут же захлопнул книгу для путевых записей и обернулся. Это был духовник армады брат Бартоломе де Ольмедо.

— Сойдете с нами, святой отец? — как бы равнодушно поинтересовался Ольмедо.

Хуан Диас решительно мотнул головой.

— Спасибо, брат Бартоломе, не в этот раз.

Монах как-то криво улыбнулся и развернулся, чтобы уйти.

— И ведь не боится… — пробормотал он вбок.

Хуана Диаса как ударили.

— Что ты сказал?! — ухватил он монаха за грудки и рывком подтянул к себе. — Кого я должен бояться?!

— Ну, как же… — глотнул тот, — не участвуете вы в борьбе с язычниками. Хотя и посланы. О таком и донести могут…

По спине Хуана Диаса словно промчался ледяной ураган, а щеки задергались. Ему уже приходилось отвечать церковному суду — по молодости, и раздробленные на допросе пальцы ног болели к непогоде и поныне.

— Не говори, о чем не знаешь! — яростно процедил он в лицо монаху и отшвырнул его от себя.

Брат Бартоломе судорожно поправил рясу.

— Зря вы так, святой отец… — обиженно выдохнул он, — я вот каждый день… поддерживаю наших воинов на их многотрудном пути.

— Бог в помощь, — решительно перекрестил его Хуан Диас и, пытаясь успокоиться, открыл свою книгу путевых записей.

Он знал, что духовник армады, простой полуграмотный монах, отчаянно завидует его сану и положению. Диасу не приходилось выслушивать короткие, как выстрел, но от этого не менее тягостные исповеди солдатни, — перед каждым боем! — а главное, Диас был свободен в своем выборе. Например, идти ли ему с отрядом.

Хуан Диас глубоко вдохнул пахнущий гнилыми водорослями воздух и, уже успокаиваясь, сокрушенно покачал головой. Во-первых, он к этой своей относительной свободе шел восемнадцать лет. А, во-вторых, ему действительно нечего было делать в Шикаланго. Он уже посещал этот городок в прошлом году, отчет Ватикану составил, образцы идолов приложил и ничего нового для себя не ждал. Куда как важнее сейчас было разобраться с идеей шарообразности земли, ибо одно дело согласиться с ней, и совсем другое — рассчитать, в какую именно точку земного шара тебя занесло.

По сходням загрохотали десятки ног, и Хуан Диас поморщился, дождался, когда арбалетчики сойдут, и снова уткнулся в книгу путевых записей.

С геометрией у него всегда были нелады, но если ватиканские братья правы, то остров Святой Марии Исцеляющей[5], на который они высадились, на самом деле не остров, а самая настоящая материковая Индия. И значит, сразу же за ней стоит захваченный маврами Иерусалим. Падре Хуан Диас шел в эту святую землю восемнадцать лет.

— Господи, помоги нам вернуть нашу святыню, — привычно пробормотал он.

Предощущение того, что они, обойдя Вест-Индию «с тылу», вот-вот окажутся в Персидском заливе, буквально висело в воздухе. Эрнандес и вовсе назвал один из местных городов Гранд Каиром. И не без оснований.

Не говоря уже о смуглых темноглазых туземцах и языческих мечетях, удивительно похожих на египетские пирамиды, в здешних городах все было типично сарацинским: широкие прямые улицы, оштукатуренные белые стены, полное отсутствие дверей и, тем более, запоров, но главное, — язычество и невообразимая дикость. Здешние мавры были настолько безграмотны, что не слышали ничего не только об Иерусалиме, но даже о собственных городах Мекка и Калькут.

А между тем, все это было рядом. Даже незримое присутствие острова Бимини, с источником вечной молодости, испив из которого, старики становятся юношами, явственно ощущалось, — местные мужчины были почти лишены бород, да и выглядели на удивление моложаво!

По берегу — злые, как черти — проехали Кортес и незаметный, но самый преданный его помощник Кристобаль де Олид, и падре с унынием признал, что заняться геометрией, скорее всего, не выйдет. Уж такой день.

— Если до рассвета не войдем в город, все насмарку, — мрачно произнес Олид.