Великий Моурави 2

радуется другим сыновьям... Я с гордостью буду думать о твоем решении.

- Наша жизнь, Паата, короткая, но дела наши переживают нас. Не умею

утешать... Сыновей своих я всегда учил смотреть опасности в глаза. Но знай,

тебя люблю, как жизнь, как солнце... И если бог тебя сбережет, клянусь до

последнего часа помнить сегодняшний день и все твои желания выполнять как

раб.

- Если бог меня сбережет, я клянусь не измениться и снова отдать свою

жизнь моему повелителю, Георгию Саакадзе.

Георгий обнял Паата, и они крепко поцеловались. Больше не говорили. Они

урвали у жизни три часа молчаливого страдания.

Георгий встал, плечи его разогнулись, глаза снова вспыхнули. Паата

поразило, с какой твердостью легла тяжелая рука Саакадзе на эфес меча. Он

содрогнулся: "Сколько жизней за мою отнимет у шаха мой большой отец!"

Когда "барсы", Папуна и Эрасти вернулись, слуги сказали: батоно Георгий

и Паата уехали прощаться с Эреб-ханом.

Эрасти вскочил на коня и ускакал искать Саакадзе.

- Что-то скрывает от нас Георгий, - заметил Даутбек.

- Наверно, плохое: хорошим сразу делится, - пробурчал Папуна.

Ночью Саакадзе перед зеркалом тщательно закрашивал виски.

- Шах не любит серебра, - с усмешкой сказал Георгий.

- А что любит шах?

- Ценности.

И Саакадзе рассказал Папуна о предстоящей временной разлуке с Паата.

- Временной? Кого ты утешаешь, Георгий?! Или собираешься обратно

вернуться? - Папуна встал, сделал несколько шагов и, пошатываясь, направился

к дверям.

- Куда, мой Папуна?

- Пойду успокою Эрасти, он три ночи не спит: думает, что несчастье

случилось с нашей Русудан.

Георгий с необыкновенной теплотой взглянул на друга. Папуна утешает

меня... Что, если бы еще худшее обрушила на нас судьба? Шах мог потребовать

приезда Русудан с детьми. Вот у Теймураза уничтожил семью, - думал Георгий.

- А потом - еще неизвестно... Нет, все известно".

Иранские войска ждали сардаров за стенами Исфахана: сто тысяч сарбазов,

готовые ринуться на окончательное уничтожение Кахети и усмирение Картли.

Симон с царскими почестями ехал в середине войска. Зураб Эристави рядом

с Саакадзе.

Окруженные минбашами, юзбашами и онбашами, Карчи-хан и Вердибег наконец

выехали из своего дворца.

"Барсы" пережили вчера ужас расставания с Паата. Сегодня они веселы,

ибо подозрительный перс в последнюю минуту мог задержать их в Исфахане, но

не задержал.

Паата и Сефи-мирза провожали уходящих из Исфахана до загородного

дворца. Паата ехал рядом с отцом и Папуна, думал, какое счастье ехать так

рядом до самой Картли. Внутреннее пламя не отражалось на лице Георгия

Саакадзе. Он, улыбаясь, смотрел на Паата, давая ему советы.

- Береги коня, тот не воин, кто не умеет беречь коня!

В загородном дворце первый привал.

Ночь Саакадзе провел без сна. Паата, положив голову на могучую грудь

отца, молчал. Да и о чем говорить? Все равно все предопределено.

Георгий гладил волнистые волосы сына и осторожно прикоснулся к его шее.

Пальцы Георгия похолодели, он сдавленно вскрикнул и прижал к себе Паата.

Ранний свет. Как спешит иногда неумолимое время. Уже утро... еще

минуту, мгновение удержать!

Трубит труба! Все в движении. Войско с минбашами уже выстроено. Все на

конях. На верблюдах тянется бесконечной вереницей обоз с шатрами, одеждой и

едой.

Вышел Георгий из дворца последним. В окне стоял безмолвный Паата.

Георгий вскочил на Джамбаза, задержал горячившегося коня. Последний раз

встретился глазами с сыном. Резко повернул коня и, не оглядываясь, поскакал.

Взметнулась пыль, обволакивая дорогу.

Восемнадцать дней пути. Пройдены пески, долины, плоскогорья. Весенние

дороги среди зеленеющих лесов. Бурно несущиеся реки. Водопады, сбрасывающие

каскады пенистых вод. Призывные песни птиц. Но войско ничего не замечает.

Оно тяжело поглощает пространство. Уже позади остался Ширван.

И каждый день Саакадзе считает: "Мой Паата сегодня жив... Да пребудет

над ним щит Георгия Победоносца".

В пути Симон пробовал сблизиться с Саакадзе, но он был занят. На "Копье

Ирана" шах возложил всю заботу о войске. Надо кормить сарбазов, кормить

ханов, их многочисленные свиты.

О грузинах заботился Папуна.

На военном совете Саакадзе говорил:

- Надежнее, храбрый из храбрых Карчи-хан, на обратном пути разделаться

с Кахети. Много возьмем добычи и выполним волю шах-ин-шаха. Если сейчас

начнем разрушать Кахети, картлийцы не успокоятся. Войско у них, мне

лазутчики в деревнях говорили, наготове стоит. Говорят, у одних

Мухран-батони и Ксанского Эристави больше двадцати тысяч отборных

головорезов. Баадура Эристави тоже забывать не следует. Он за владения будет

помогать князьям. Нет, сначала хитростью разобщим их, потом поодиночке

перебьем. Раньше возведем на престол Симона, лотом он будет действовать по

нашему желанию. И еще Зураба надо, по приказу "льва Ирана", утвердить

владетелем, тогда Арагвское войско пойдет за нами.

Карчи-хан согласился с доводами Саакадзе. Также и с посылкой "барсов"

вперед - одних в поисках запасов, других - уверить кахетинцев и картлийцев в