Великий Моурави 2

росло. Слышалось отдаленное жужжание, нетерпеливое постукивание копыт.

Кто-то вскакивал на коня и мчался сломя голову, точно от него зависел исход

боя. Кто-то на всем ходу соскакивал с коня, словно приносил необычайное

известие. На самом деле он только сообщал о запасных конях, привязанных в

зарослях у реки Марткоби, или о женщинах, которые разносили чуреки

дружинникам.

Саакадзе во все вникал, одинаково внимательно расспрашивал.

Вернулись Джандиери и Андроникашвили с личными дружинами. Все

кахетинские князья мечтали лично убить Вердибега за вероломство.

Пришли из Тбилиси амкары Сиуш и Бежан с оружием. Пришли цирюльники,

костоправы и лекари. Они сообщили, что по приказу Саакадзе удобные арбы для

раненых приведены из Сагурамо и Дигоми и размещены в глубине леса. Пришли

старухи-знахарки лечить раны травами. Пришли молодые женщины заботиться о

пище.

Прискакало горийское ополчение, вооруженное кто шашками, кто копьями, а

кто просто дубиной.

Примчались на осликах мальчики-факельщики. Впереди на муле гарцевал

Иорам, сын Георгия.

Из Тбилиси по махатской дороге беспрерывно тянулся к стану Саакадзе

разный городской люд.

Сумерки сгущались. Запоздалый луч солнца соскользнул с потемневшей

вершины. Казалось, воздух натянут, как тетива. Густое небо налегло на

Марткобскую равнину. Леса почернели и точно придвинулись к стану.

Войско ждало. Дружинники пробовали оружие, подтягивали подпруги.

Оборвались веселые возгласы. На миг вспомнились близкие, земля, пройденная

жизнь. На лица легла суровость, и беспощадность уже светилась в глазах. Но

неожиданно Саакадзе приказал всем на два часа лечь отдохнуть около своих

коней.

А когда луна посеребрила верхушки пихт и грабов, по колоннам забегали

шорохи. Словно камень с утеса, сорвался сон. Миг - звякнули стремена,

скрипнули седла; кони, чуя битву, нетерпеливо застучали копытами. Через

поляну побежало ничбисское ополчение и построилось за головной колонной.

Саакадзе, стоя на Джамбазе, обратился к войску:

- Друзья, верные отечеству, я с вами! Пусть в Картли не останется ни

одного мужа, ни мальчика, у кого бы в руках не сверкала шашка или кинжал,

обнаженный во имя оскорбленной родины, во имя поруганных женщин,

уничтоженных святынь. Я с вами!

Вокруг Саакадзе теснились конные и пешие. В лунном свете угрожающе

накатывалась темная масса. Слушали затаив дыхание.

- ...Грузины, мне один итальянец рассказывал... В древности римскому

воину начальники приказывали: "Одного врага побеждать, на двух нападать, от

трех защищаться, а от четырех бежать". Грузины, вас Георгий Саакадзе учит не

считать врагов! Нападать и побеждать! За мной, воины! С нами правда!

Помните, врагов не считать!

- Нападать и побеждать! - ударили, словно обвал, тысячи голосов, и

подобно черным разбушевавшимся волнам, с яростью и проклятиями дружины

бросились за Саакадзе на персидские укрепления в Норио.

Пешее ополчение с топорами и кирками ринулось к первой линии завалов,

неистово расчищая путь коннице.

Дато и Гиви, выхватив клинки и привстав на стременах, вырвались вперед.

За ними понеслись азнаурские дружины. Конница в сжатом строю перескакивала

через срубленные и наваленные деревья.

Ростом круто повернул направо и врезался в просеку.

"Алла! Алла!" - раздались за завалами гортанные выкрики, и загрохотали

огромные камни, преграждая подступы.

С высокого завала ударила персидская пушка, и раскаленное ядро, шипя,

врезалось в ополчение. Упал огнебородый, упали многие.

Пользуясь замешательством, из темноты вынырнули сарбазы и с кривыми

саблями бросились в битву.

- Взять пушку! - загремел Георгий и, пришпорив Джамбаза, понесся к

завалу.

Дабахчи бросили коней и, перепрыгивая через огонь, полезли на завал,

цепляясь за ветви и карабкаясь друг на друга.

Напрасно Ростом выкрикивал внизу команду. Дабахчи, не слушая, метнулись

к пушке. Один из дабахчи, ногой отпихнув пушкаря, схватил за колесо пушку и

швырнул вниз.

- Молодец! - крикнул Саакадзе.

В шум боя врезался неистовый призыв Ага-хана:

- Ла илла иль алла! Мохаммет расул аллах!

Взметнулось знамя с солнцем и львом. Густой колонной сарбазы бросились

на равнину. К хевсурам подскакал Пануш.

- Бросайтесь вперед! - передал он приказание Саакадзе и понесся дальше.

"Лошари! Лошари!" Хевсурская конница ветром пронеслась по равнине и

вклинилась в пешую колонну Ага-хана.

Началась неистовая сеча. Непривычный ночной бой сеял в иранцах страх.

С левого края, незаметно обогнув Норио, вышли две ширазские тысячи.

Прикрываясь складками местности, сарбазы перебегали к лесу, стремясь зайти в

тыл грузинам.

Мухран-батони подкрутил усы и пришпорил коня.

- Эй, молокососы! Кто из вас решится рассмешить старого князя робостью!

- И он вынесся из леса и врезался в ряды ширазцев.

За ним с криком последовали задетые за живое конники:

- Скорее черт рассмешит кошку, чем мы тебя, батоно!

Заскрежетали клинки. Хрустели кости. Тяжело дышали люди и кони. Копья

ломались о щиты, расплескивая лунные блики.