Великий Моурави 5

- Все понимает народ. Но ты знаешь так, как никто, что несвободный

лишен права мыслить возвышенно. Цепко

держат князья в хищных руках жизнь народа.

- Ты хочешь сказать, прекрасная Нино: цепко держат в хищных руках душу

народа черные князья церкови!

Нино нахмурилась, оглянулась на икону святой Нины, и тихо промолвила:

- Георгий... церковь дала моей душе покой. Не надо осуждать ее

действий. Кто знает! Возможно, церковь и права,

не доверяя тебе. Если княжеская власть рухнет, уцелеет власть апостолов? Не

такой ты, чтобы остановиться на полпути.

- Ты не ошибаешься, Нино!.. Нино... весенний цветок моей юности! Не

спорить с тобой пришел, а... смиренно

просить... Кто знает, как обернется моя судьба... Так вот... Царем Теймураз

долго не будет - шах Аббас не допустит. Думаю,

если... если победа отвернется от меня, в Картли воцарится Хосро-мирза. Тебе

поручаю напомнить тогда царю, кому он

обязан короной Багратиони. Пусть вернет моей семье Носте.

- Георгий! Георгий! - вдруг страстно вскрикнула Нино. - Никогда!

Никогда ты не будешь побежден! - и упавшим

голосом добавила: - Бог не допустит.

- Бог? Ты близка к нему, около стоишь, а не заметила, что владыка неба

не вмешивается в дела людей.

- Остановись, Георгий!

- Не вмешивается, иначе многое не допустил бы... Раньше всего -

неверным осквернять храмы, воздвигнутые в его

честь.

- За грехи наши страдаем.

- Не за грехи, а за глупость.

- Не смущай меня, Георгий! Не... смущай!.. Трудно далось мне успокоение

мое. Все смешалось! Опустошена душа!

О Георгий... Где юность? Где?.. Не смущай меня, Георгий! Не смущай!.. Твое

желание будет выполнено. Кто бы ни стал

царем, я сама пойду к нему. Но не печальных вестей жду я от тебя. Да сопутствует

Великому Моурави удача! Да будет над

ним сияние славы! Аминь!

Нино поднялась, стройная, величественная, прекрасная в своем мятежном

смирении. Да, в этот час она не пыталась

скрыть волнение своего сердца. К чему? Разве можно обмануть зоркость того, кто

любит? Нет, пусть свято горит

неугасимый огонь израненной души, это не мешает ни богу, ни людям, ибо незрим

источник страданий.

"Неужели двоих люблю?" - терзался Саакадзе.

Они молча смотрели друг другу в глаза, не замечая ни сгущающихся

сумерек, ни предвечернего щебета птиц.

Смотрели тем взглядом, который предвещает вечную разлуку.

Георгий вынул кисет с бисерным беркутом, некогда вышитым Нино, достал

золотой локон, разделил и положил

одну половину на недоконченный свиток. "Пусть любуется ушедшим богатством", -

подумал он и вслух сказал:

- Другую половину сохраню в целости до последнего вздоха, потом верну

тебе.

Упав на колени, Георгий прильнул к тонким похолодевшим пальцам игуменьи

Нино и, не оглядываясь вышел.

Нино в неистовстве рванулась к боковому окну, распахнула. Вот-вот

расправит крылья и вырвется из

монастырских стен, полетит за ним в туманную даль, отдав покой за бурю. "Нет!

Нет! Пощади, о господи! Пощади! Все, все

выполню, что потребуешь, только не вечная разлука!" За окном, ударяясь о камни,

зазвенели подковы. Свершилось! Все

кануло в реку забвения. И, судорожно сжимая прутья, Нино прильнула к решетке.

Внизу под обрывом скакал Георгий

Саакадзе, скакал так, словно хотел догнать светлые призраки былого. И, пока не

растаяла в холодной дымке серебряно-

черная точка, жадно, не замечая слез, смотрела Нино вслед ушедшей жизни.

Ударил колокол, прощальным эхом отозвавшись в ущелье. Нино повела

плечами, словно от озноба, опустилась на

колени перед свитками и стала рассматривать, как что-то незнакомое, золотой,

слегка потускневший локон. Выбившись из-

под черного клобука, серебряная прядь упала рядом. Нино беспомощно уронила

голову. И долго над ней плыл колокольный

звон, тщетно призывая к покорности и забвению.

Много дорог и троп в грузинских царствах и княжествах. Одни из них

приближают к беспредельным высям, вселяя

надежду в величие души человека, другие ввергают в мрачные расселины,

напоминающие о том, как трудно найти выход из

тьмы.

Дато прибыл в Кутаиси, стольный город Имерети, тропой, вьющейся под

самыми звездами. И ощущением высоты

был насыщен его разговор с царем Георгием.

- Подумай, царь, сколь выгодно тебе помочь Моурави.

- Я, царь Имерети, верю Георгию Саакадзе, помню его усилия примирить

все грузинские царства и княжества, но

просит он слишком много. Опасно ослаблять имеретинское войско, ибо разбойник

Леван Дадиани более не устрашаясь

Великого Моурави, участил набеги на мои рубежи. Как сорвавшийся с горы всадник,

все покатилось назад. Нельзя взлететь

ему на вершину не возложив на голову корону.

- Такая вершина уготована для наследника твоего. Моурави клянется

ностевской шашкой, что, победив с твоей

помощью Теймураза, он принудит католикоса венчать на картлийский престол

Багратиони Александра Имеретинского.

- А если не принудит?

- Побежденный покоряется. Обещанное Георгием Саакадзе в Окрос-Чардахи -

свершится. С помощью Моурави

высокая династия твоя, династия имеретинских Багратиони, возглавит грузинские

царства. Перед силой ее склонятся

Гуриели и Дадиани.

Царь Георгий беспокойно оглядел зал. Нет никого, он с глазу на глаз

беседует с посланцем Моурави, а нарушает