Великий Моурави 6

- Правда, как человек может жить без тени? Солнце не простит

оскорбления.

- Солнце не простит, луна тоже. Духи гор синим светом зальют ночью

тропинку, и тогда царица пройдет обратно в

монастырь святой Нины.

- Царица пройдет, князь тоже, ибо там они нашли приют.

- Что-о?! А все думали, в Кватахеви князь останется.

- В Кватахеви венчалась, потому, думали, здесь захочет...

- Не договаривай! Чтоб тебе на язык оса села!

- Аминь.

- Вчера крылатого коня в ущелье видели: пролетел, не касаясь камней.

- Це-це-це! Наверно за царицей! Земля сильно дрожала, в Кавтисхеви вся

утварь с ниш попадала, звон пошел.

- В Кавтисхеви попадала, в Мцхета тоже.

- Сам католикос пожаловал служить заупокойную литургию. Даже посох

черный.

- Посох черный, слезы тоже.

- Прибыли двенадцать епископов, утешители!

- Приехали достойные священники Анчисхати и Сиона.

- Пришли монахи из Мцхета, псалмопевцы!

- Ностевцы на черных скакунах прискакали.

- Ностевцы прискакали; враги тоже... на желтых жабах.

- Правда! Вон сухой Липарит! Тучный Цицишвили! Красноносый Квели

Церетели.

- Фиран Амилахвари злорадный и баран Джавахишвили нарядный тоже не

забыли.

- Еще бы! Вспомнили Ломта-гору!

- Друзья тоже тут: Ксанские Эристави, все Мухран-батони. Кто изменит

им, пусть будет проклят устами бога!

- Амкары со знаменами собрались. Чем не воинство?

- Азнауры целый двор Кватахеви заняли; на черных куладжах черные

кинжалы. Шадиману на радость!

- Какой картлиец сейчас не тут?

- Картлиец тут, перс тоже.

- Кто? Кто такой? Почему перс в церкови?!

- Раз друг, почему не должен в церковь приходить?

Отстранив любопытного плечом, Квливидзе шепнул Кериму:

- Отойдем... - и, остановившись у серебряного подсвечника, залитого

восковыми слезами, спросил: - Говоришь,

шах-собака встревожился?

Фитили потрескивали, дым курился, скользя по потускневшим ликам святых.

Райские кущи на иконах пребывали в

изменчивой полумгле. Люди не ощущали, казалось, изнурительной духоты, теснились

к царским вратам. В узкие просветы

под куполом врывались искрящиеся лучи, похожие на мечи архангелов. Выше купола

гулял ветер, нагоняя облака,

начинавшие курчавиться и темнеть, словно кто-то накидывал на них груды серой

овечьей шерсти. В углу храма на полу

белела мраморная доска, на ней изображен был голубь, равнодушно попираемый

разноцветными цагами. Сейчас голубь,

как бы полный удивления, уставился на Керима, который осторожно обошел его и

притаился под низко нависшим сводом.

Откинув голову к сдвинув брови, Квливидзе старался гордым видом прикрыть печаль.

- На голубых мечетях Исфахана много бирюзы, - Керим приглушил голос, -

еще больше у шаха Аббаса коварства.

Язык его может источать мед, а рука - яд. Перед коленопреклоненными ханами он

безмолвно провел рукой по воздуху

замкнутую черту. Ханы поняли: петля! Бисмиллах, это черта между ограниченным и

бесконечным? Один миг, незаметный

поворот - и судьба безжалостно меняет цвет жизни. О Мохаммет, было зеленое - и

вдруг стало коричневое! Казалось

оранжевое, - а гибельным налетело серое... Свист в воздухе одной петли подобен

свисту тысячи змей-гюрз, завладевших

Муганью. Она оборвала светлое, преходящее и открыла темное, вечное...

- Мучился долго?

- Нет, аллах послал праведнику мгновенную смерть.

- Скачет... коршун Арагвский!.. Угнетатель!

- Зураб? Где? Где?

- Вон! Арагви навсегда замутил!

- Арагви замутил, царство тоже.

- О, о... люди!..

Керим прикрыл плащом рукоятку, торчащую из-за широкого пояса. У ног его

в мраморной доске отражались

горящие свечи, и голубь словно плыл по огненному озеру.

Суровостью Квливидзе стремился скрыть то, что пробудил в нем страшный

рассказ Керима. Он глядел на

тоскующего персиянина, кому рок уготовал быть свидетелем великих мук царя Картли

Луарсаба Второго Багратиони.

Мягким движением руки старый азнаур коснулся плеча Керима.

- Теперь тебе, друг, опасно возвращаться в Исфахан. Оставайся здесь.

Прошу, у меня поселись.

- Аллах свидетель, осчастливлен я твоим вниманием, господин, да

благословит твою доброту святой Хуссейн, но не

в Исфахан отныне идет путь моей жизни; и здесь пока не останусь. До меня дошло:

Моурави снова меч точит к войне.

Поеду к ханум Русудан - или с ними вернусь в Гурджистан, или с ними навсегда там

останусь.

- Значит, царицу Тэкле покидаешь?

- Да будет вес ее скорби подобен весу крылышка мотылька! Уходит

светлоликая в святое убежище ханум Нино. А

мать и отец Эрасти, моего духовного брата, в Носте возвращаются.

- Тише, люди!.. Едут! Старая царица с царевичем Вахтангом!

- С царевичем?! Ва! Откуда взялся, если не с того света?

- Он с того света, старая царица тоже.

- Хочу обрадовать тебя, несравненный Керим: уже Вардан Мудрый водил

караван кораблей в Стамбул.

Рассказывает, что сам султан Мурад ведет с Георгием Саакадзе разговор о судьбе

мира. Богатство его дом перехлестывает.

Лесть и поклонение теснятся у его порога. Только не убаюкивает первого "барса"

новый прилив славы: в Грузию спешит.

- Велик аллах в своей справедливости! И пророк его Мохаммет повернет

судьбу Моурави против несправедливого

шаха и ханов, предавшихся крови и сладострастию. Ветер пустынь нанесет горы

песка и похоронит под ними силу "льва

Ирана".