Великий Моурави 6

Похолодало, Георгий накинул на плечи Русудан свою бурку. Она улыбается

ему; под порывом мгновенно

налетевшего ветра из-под бархатной шапочки выбились волосы, они все еще

отсвечивают черным блеском, и все еще

Русудан изумляет своей строгой красотой, отражающей величие ее натуры и глубину

души.

И именно потому, что она в сознании Моурави всегда такая же чарующая,

он вспомнил другую, затерянную в

горах, замурованную в монастырских стенах, где отцвела ее молодость. Золотая

Нино! И невольно, испытывая боль, опять с

трепетом думает: "Неужели двоих люблю?"

Он прикрыл нагайкой глаза и тотчас опустил ее, порывистым движением

поправил тесьму на бурке Русудан. Во

взоре его отражается столько нежности, что губы Русудан дрогнули и голубоватая

жилка забилась на виске.

Среди природы, не созданной для любви, в мрачном ущелье, лишенном

прелести цветов, на пути в неизвестность

они вновь ощутили себя в благотворной власти самого таинственного из чувств...

И вдруг... Керим с силой натянул поводья, конь захрипел:

- О первопричина всех причин! Что посылает мне аллах, сон или явь?!

Удивленно смотрит и Саакадзе на странного всадника.

И внезапно, отзываясь гулким эхом в ущелье, прогремел его голос, так

знакомый врагам и друзьям:

- Керим! Ты ли это или приятное видение? Э-э, Керим!

Подобно сорвавшемуся с вершины обломку скалы, несется Керим. Он уже не

верит реально происходящему. Он...

Саакадзе подхватывает упавшего к его ногам, трясущегося, словно в

лихорадке Керима.

- Дорогой Керим, очнись, ты среди друзей, - участливо говорит Русудан,

проводя ладонью по его лицу.

- О мои повелитель! Пусть небо продлит твою жизнь до конца света! О

возвышенная ханум, да исполнятся твои

желания, как желание самого аллаха!.. Мое волнение от великой радости! Да

простится мне...

- Едем! Едем, дорогой! - Георгий обнял и по-отечески поцеловал Керима.

- И для меня твое появление

неожиданно. Странно, Русудан, мы сейчас говорили о дороге в Картли, - уж не

счастливое ли предзнаменование наша

встреча с Керимом?

Но вот и Эрзурум. Террасы спускающихся к равнине домов. Минареты в

зеленоватом тумане. Дом с нависшей над

улицей крышей.

- Моурави! Моурави! Госпожа Русудан! Керим! - Эрасти забыл про обиду:

Моурави впервые не взял его с собой,

как будто ломота в спине у оруженосца подходящий повод для опрометчивых решений!

И сейчас он ревел как буйвол -

Моурави!..

Госпожа!.. А с ними...

"Барсы" рванулись к выходу. Хорешани, Дареджан, накидывая на головы

покрывала, спешили за ними.

Керим попадал из одних объятий в другие, он никак еще не мог прийти в

себя от поразившего его недавно ужаса, а

нахлынувшая радость душила, и нежданно слезы хлынули из его утомленных глаз. Он

не стеснялся их: слишком потрясли

его и ужасный мираж и радостная явь.

Уже удалились на ночлег в караван-хане измученные погонщики, а Керим

все еще осторожно дотрагивался до лица

то одного "барса", то другого и внезапно вскрикнул:

- "О всемогущий, скольких на спине земли мы почитаем живыми, а они

мертвы, и скольких во чреве земли мы

почитаем мертвыми, а они живы!.."* Да ниспошлет небо долгие годы любимым мною

больше, чем возможно любить! Все,

все живы! О аллах, сколь бесконечна твоя милость!

______________

* Эти слова принадлежат Абу-Хасану Харакани, автору "Нурал-Улум"

("Свет наук"), жившему в IV веке.

Дато, не понимая, почему в таком смятении Керим, обнимал его и

успокаивал:

- Друг, что приключилось с тобой? Кто выбил тебя из седла? Разве

возможно представить нас неживыми? Спроси у

гор Сурами!

- У Триалетских вершин! - подхватил Элизбар.

- У отрогов Упадари! - проронил Ростом.

- У Ломта-горы! - воскликнул Автандил.

- У Сапурцлийской долины! - промолвил Эрасти.

- У Марткобской равнины! - выкрикнул Димитрий.

- У Марабдинского поля! - добавил Пануш.

- У Жинвальского моста! - буркнул Матарс.

- У стен Горис-цихе! - воскликнул Гиви.

- Не спрашивай лишь у Базалетского озера, - вздохнул Георгий. - Оно

немо.

Внимательно взглянула Русудан на Керима и вновь нежно, по-матерински

провела ладонью по его разгоряченному

лицу.

И сразу повеселел Керим, его охватило желание свершить что-то

значительное. Одним рывком он притянул к себе

тугой вьюк и стал с какой-то нервической торопливостью рвать веревки, зубами

распутывать узлы.

Звонко расхохоталась Хорешани:

- Ты, вероятно, дорогой, немного успел рассказать по дороге, так не

лучше ли, друг, сперва в доме разгрузить

мысли и за трапезой обрадовать нас приятными вестями о Картли?

Но Керим в каком-то самозабвении стал вытаскивать из вьюка мохнатые

бурки, бросая их к ногам "барсов".

- Мой господин! Мой... повелитель! - как-то по-особенному взволнованно

обратился он к Саакадзе. - Это... это вам

от ополченцев Ничбисского леса...

- Картлийские бурки! Полтора спокойных дня тебе на отдых!

А Керим все вытаскивал и вытаскивал: черные, серые, белые. Они ложились

как цепи гор, манили в далекую даль,

доносили запах родной земли, звали к битвам за счастье, напоминали о долге,

подымали ввысь, как крылья орла.

Ничбисский лес! Он стал далеким прошлым, но он был и недалеким будущим. Боевой

привет от ополченцев, вооруженных

сил народа, источника всех источников!