Великий Моурави. Книги 1-6

И внезапно что-то застопорилось, словно корабль носом врезался в песчаную отмель. Какие-то неуловимые нити потянулись через Стамбул, опутывая пашей-советников и пашей-полководцев. Озадачивал замолкший Диван, который не слал больше гонцов к Моурав-беку. Нет, надвигалось страшное, что можно было сравнить с коварным подкопом, грозящим разрушить с таким трудом возводимое здание. Но откуда тянулись эти таинственные нити? Из Сераля? Из дворца Хозрев-паши? Из киоска начальника янычар? С большого корабля капудан-паши? Из дворца посла франков де Сези? Ясно стало одно: какой-то рукой сплеталась сеть, дабы опутать Георгия Саакадзе. Она нависала уже над самой головой, суля непоправимое. У него больше не было ни власти, ни войск, ни богатств. Оставалась энергия ума, но ветер политики из попутного становился противным, он дул в противоположную сторону, в сторону чуждых ему царств европейского материка, и силился сбить его с ног. Надо было призвать все самообладание и приняться самому за плетение сети, гибельной для его зримых и еще не зримых врагов в Стамбуле. Наперекор обстоятельствам он и виду не подавал, что заметил надвигающуюся катастрофу. Нет, он так же, расправив плечи и гордо вскинув голову, приветливо улыбался Стамбулу, озабоченно заказывал шлемы и ятаганы оружейникам Египетского базара. Даже «барсам», чтобы не омрачать их жизнь, он не хотел открывать боль своего сердца и посвящать в план новой борьбы, возможно, обреченной на неудачу.

Мозаичный дворец стал мало походить на временный приют воинов, спешащих на поле битвы. Картлийцы оживлялись лишь при рубке кизиловых или ореховых ветвей, дабы рука не отвыкла от привычного дела, а чаще угрюмо шагали по дорожкам сада или часами играли в нарды, яростно подкидывая игральные кости.

Привыкшие за долгие годы странствий и войн к превратностям судьбы, «барсы» вскоре почувствовали, как тормозится подготовка большой войны с Ираном, но, скрывая тревогу друг от друга, тревожно гадали: «Что же произошло?»

«Неужели судьба снова, – размышлял Дато, – повернулась к нам спиной? Может, русийский царь, на радость картлийцам, умно надумал примирить султана с шахом? Полтора ишака, как говорит Димитрий, им на дружеский пир!»

Остальные «барсы» прибегали и к более крепким пожеланиям. Да и к самим себе они не были снисходительны. Сквозь горький смех они замечали, что уже не столько походят на барсов, сколько на птиц в неволе, ибо Мозаичный дворец для них – золотая клетка, где легко клевать зернышки удовольствий, но нельзя сохранить независимость пятнистых обитателей гор. И если Гиви примирился с кличкой «удод», то Димитрий багровел при слове «дятел», а Пануш, как только услышит прозвище «дрозд», хватается за оружие. Лишь Георгия звали «орлом», на что он насмешливо отвечал: «Был! И „барсом“ лишь по вашей снисходительности считаюсь».

Солнце заметно стало пригревать. В воды Золотого Рога будто подмешали яркой синей краски, они отражали потеплевшее небо и неугомонные паруса, белозолотистые, как ранние цветы весны.

С благотворными лучами, обратившими лужи первых дождей в расплавленное золото, возродилась надежда. Ведь верно сказано: «Нет ветра, дующего в одну сторону».

И совсем нежданно подул… не ветер, а буйный ураган. Сначала никто не мог понять, что произошло. На Куюмджу чаршысы – базаре ювелиров, где обычно шлифуют камни и выставляют браслеты, вскинули на копье голову казака. Равнодушно взирали мертвые глаза на владельцев серебряной утвари, полной колец и запястий, на султанского глашатая, призывающего:

– Во имя веры! Смерть гяурам казакам! Да разорвет аллах листки жизни разбойников! Да обовьет их пророк змеями своей ярости!

Позабыв об алмазах и полосках золота, ювелиры окружили копье казни. За ними, оставив ниши и лавки, ринулись торговцы филигранью, чеканщики. Вмиг образовалась толпа, недоумевала, гудела.

Затем, подхватив копье с мертвой головой, ювелиры устремились на другие базары Стамбула. К ним присоединились воющие дервиши с белыми талисманами на груди. Гул голосов нарастал.

– Бе-е-е-ей! Бе-е-е-ей! Смерть гяурам казакам!

Носильщики, торговцы, моряки, погонщики, дровосеки, птицеловы, фокусники, водоносы заполнили улицы и площади. Появились муллы, фанатики. Потрясая кулаками, с пылающими глазами, они призывали:

– Во имя веры! Гяуры убивают правоверных! Бе-е-ей гяуров!

В руках замелькали кривые ножи, корабельные топоры, ятаганы. Еще не понимая, в чем дело, все вопили и гремели оружием. Кому-то померещилось, что небеса разверзлись и на крылатом коне проскакал Мухаммед, бесшумно возносясь то на одно, то на другое облако и ослепляя раскаленным добела мечом. Действительно, загрохотал гром и вспыхнула огромная молния. Хлынул ливень, и толпы, подгоняемые им, как кнутом, устремились ко двору валашского господаря, где стояло русское посольство.

– Казак! Вай ана-сыны! Бе-е-е-е-е-ей!

Ярость закипала, как смола в котле.