Великий Моурави

тебе побег. На рассвете придут два монаха, одетые купцами, они довезут тебя

до пределов Картли. Расскажи лучшей из матерей, ханум Русудан, сколь

доблестен был мой друг Паата в черный час..." Сефи-мирза долго молчал, я

видела, как парча дрожала от стука его сердца. Потом он грустно произнес:

"Мой властелин, шах Аббас, повелел мне быть в пору испытания в мечети. Я

пришел, тоска заледенила мою грудь. Там ханы возносили молитвы аллаху,

Караджугай-хан, Эреб и Али, содрогаясь, простирали руки к шаху. Повелитель

был страшен в своем гневе, его проклятия сотрясали купол: "О всемогущий! Не

ты ли дал мне власть на земле, подобную власти твоей на небе?! Не ты ли

благосклонно взирал на эту мечеть, воздвигнутую в честь тебя?! Так почему

отвернул лицо истины от деяний моих?! О всемогущий алла!" - "Яалла!" -

трепеща от ужаса, воскликнули ханы. Пламя разгоралось в глазах шах-ин-шаха:

"О всесильный! Вложи в мое сердце свирепость раненого тигра! Взметни мою

мысль страшным огнем! Вложи в мою руку карающий меч Мохаммета! Разбуди

шайтана, и пусть раскаленными крыльями гонит он неверного Саакадзе над

пропастью ада! Нет, о аллах, подскажи мне мщение, от которого застонал бы

камень!.. Я слушаю тебя! О алла!" - "Яалла!" - трепеща от ужаса, воскликнули

ханы... Господин Пьетро поднес чашу с холодной водой к белым устам

Сефи-мирзы. Пока царевич молчал, прикрыв глаза, Пьетро зажег три высоких

свечи.

Я склонился ниц, - продолжал царевич. - В благоговейном безмолвии все

взирали на "льва Ирана", а он распростер руки, и ханы верили, что он слышит

голос аллаха. Вдруг лицо шаха посветлело. Рядом со мной облегченно вздохнул

Караджугай-хан: "Аллах подсказал "льву Ирана" радостную месть". Шах Аббас

взошел на мраморное возвышение:

"Где достойный сын достойного отца?" - Он грозно оглядел молящихся.

Али-хан шарахнулся к выходу. Вскоре в мечеть бесшумно вошел Паата. Я не

узнал голоса шах-ин-шаха, так вкрадчив был он и так зловещ:

"Паата, мой любимец, где отец твой, Георгий Саакадзе?"

"Великий шах Аббас, - мужественно ответил Паата, - ты сам послал его на

поле чести".

"Не тяготит ли тебя разлука с твоим воинственным отцом?"

"Любой путь на родину будет мне усладой".

"Паата, ты радость моих глаз, - свирепо и ласково говорил шах. - О, как

надменно ты поднял голову!"

"Я сын Георгия Саакадзе!"

"Мой тигренок, выскажи мне, твоему покровителю, что ты хочешь иметь,

отправляясь в далекое путешествие?"

"Меч и щит моего отца!"

"Молись!!!"

Благородный Паата бесстрашно осенил себя крестным знамением. Повелитель

Ирана яростно схватил светильник и швырнул. Я пал ниц, за мною ханы..."

Циала провела рукой по лбу:

- Сефи-мирза протянул мне пояс: "Передай ханум Русудан. Этот пояс был

на Паата в мечети. Мой верный раб выкупил его у палача..." Сефи-мирза

поклонился католику, закутался в черный плащ и исчез в нише.

Циала вынула лежащий на ее груди пояс, поцеловала долгим поцелуем,

словно прощалась, и положила на колени Русудан, продолжавшей неподвижно

сидеть на ковре.

Опять молчали, боясь вспугнуть священную тишину, которая навсегда

смежила молодые глаза Паата. Русудан взяла пояс, обвила вокруг шеи и властно

проговорила:

- Георгий, прекрасная душа Паата отлетела в вечность, тело его должно

быть перевезено сюда и похоронено в Эртацминдском монастыре, где покоится...

- Твое желание будет выполнено, моя Русудан.

Саакадзе велел слугам зажечь боковые светильники и расстелить скатерть

на ковре. Посередине, на огромном серебряном блюде, стоял жертвенный олень,

зажаренный на окропленном святой водой вертеле; на развесистых рогах мерцали

желтые огоньки. И рядом, до краев наполненная красным вином, пенилась чаша

Паата.

Тризну устроил Саакадзе по древнегорскому обычаю, как завещала для себя

когда-то бабо Зара...

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В книгохранилище Метехского замка по-прежнему бабочки играли на

вытканных пальмах, а на черном дереве ниш поблескивали перламутровые листья.

Виднелись те же массивные рукописные книги, гуджари. И лишь в восточной

угловой нише прибавилось два свитка: жизнеописание царя Георгия Десятого из

династии Багратидов и жизнеописание царя Луарсаба Второго.

Правитель Кайхосро в царском наряде рассеянно повторял:

- Определение о воинской повинности?.. Чеканка новых монет?.. Закон об

объявлении караванных дорог достоянием царства?.. Указ об ограничении

пошлин?.. Повеление о снятии рогаток в княжеских владениях?..

- Что удивляет тебя, Кайхосро? Определение о воинах, обязанных перед

родиной? А разве оно не подготовлено временем? Разве царица Тамар без

постоянного войска могла бы выиграть Шамхорское сражение и разбить

могущество алеппского султана Нукреддина? А разве Давид Строитель не счел за

благо создать войско в шестьдесят тысяч мечей для одержания знаменитых

побед?

- Но ты, Моурави, без постоянного войска выиграл Сурамскую и

Марткобскую битвы.

- Когда отечество в опасности, народ творит чудеса. Но какая разумная