Великий Новгород в иностранных сочинениях. XV — начало XX века

Немецкий проповедник и писатель Генрих Теодор Людвиг Шнорр, дополнивший «Похождения барона Мюнхгаузена» новыми эпизодами, один из них связал с Новгородом. Он, в частности, рассказал о том, как по пути из Петербурга в Новгород барон подвергся нападению медведя, но сумел пригвоздить его саблей за лапу к облучку саней. Так вместе с медведем он и приехал в Новгород, жители которого почему-то праздновали день небесного покровителя Чехии св. Непомука, за которого они приняли медведя. Вырвавшись из саней, зверь устроил «такую кровавую баню, как будто был самим чертом». Поэтому барон не смог остаться в Новгороде и «сразу повернул обратно в Петербург».

В XVIII веке Новгород становится для европейцев объектом научного интереса. Во второй половине столетия в Финляндии была опубликована первая университетская диссертация по истории Новгорода «De Holmgardia». Ее авторами были преподаватели университета Або (Турку) Алгот Скарин и Юхан Бильмарк. Скарин рассматривал историю Новгорода прежде всего в связи с проблемами происхождения Древнерусского государства — Гардарики. Определяя местоположение Гардарики, он писал, что ее владения простирались от Белого моря до островов Даго и Ээель. Для объяснения названия «Гардарика» он предлагал две версии: это — государство, окруженное реками, или пролив, усеянный островами. При этом он отмечал, что смысл названия не вполне ясен, поэтому допускал другие объяснения этого названия.

Изучение истории Новгорода продолжил ученик Скарина Юхан Бильмарк. Древнейших жителей Хольмгардии он считал выходцами из Швеции. Имена конунгов Хольмгардии до Рюрика он заимствовал из древнеётской генеалогии. Историю русских князей от Рюрика до монголо-татарского нашествия Бильмарк излагал, опираясь главным образом на Герберштейна и У. Далина.

Бильмарк считал, что упоминаемый в анналах VI века Новый город (Nove Urbe) — это и есть расположенный в Хольмгардии Новгород. Название Новгорода, по его мнению, происходит от готского Ny gard (новый двор). Возвышение Новгорода он относил ко времени Рюрика и отмечал, что он долго был резиденцией князей Хольмгардии и «среди прочих городов выделялся большим количеством зданий и удобным расположением на берегах богатого рыбой озера Ильмень». Он писал также, что Новгород «так противостоял несчастьям времени и частым набегам врагов, что среди постоянных невзгод скорее увеличивал свои блеск и мощь, чем терял их».

Работы Скарина и Бильмарка представляли собой первую попытку обобщить сведения скандинавских источников по истории Новгорода. В целом их выводы соответствовали оценке Новгорода в скандинавской письменности.

В конце 1770-х годов «отец финской истории» Хенрик Габриель Портан составил краткий курс русской истории для студентов Абовского университета. В изложении легенды о призвании варягов, следуя в общем русле норманской теории, он выступил против крайнего норманизма и подверг критике концепцию о длительной зависимости Древнерусского государства от варягов. В приложениях к комментированному изданию «Хроники епископов Турку» он опубликовал текст Ореховецкого договора между Новгородом и Швецией. Портан одним из первых обратил внимание на то, что уже на заре христианства существовали интенсивные культурные связи между финнами и новгородцами. Подтверждением этого служат списки русских слов, сильно напоминающие финские слова с соответствующим значением, которые он приводит в своих работах «История собирания финских святынь» и «О началах финских диалектов».

Примерно в это же время историю Новгорода затронул Вольтер. В своей «Истории Российской империи при Петре Великом» (1760) он отметил его особую роль в истории России. Новгород был для Вольтера не столько оплотом демократии, сколько крупным торговым центром. Поэтому он связывал его упадок не с событиями 1478 года, а с неудавшимися попытками Ивана IV наладить на Балтике торговлю с Западом.

К истории Новгородской республики обращался французский историк Пьер-Шарль Левек. В многотомной «Российской истории» (1782) он представил Новгород как своего рода очаг свободы в Древнерусском государстве. С явной симпатией он описал новгородскую демократию и зачатки гражданственности и с сожалением признал что «республиканские устремления» новгородцев, превращавшиеся порой в опасное безначалие, в конечном итоге должны были отойти на второй план перед необходимостью объединиться в единое государство «сильного мужа Ивана III».

Таким образом, памятники европейской письменности XVIII века зафиксировали процесс превращения Великого Новгорода в провинциальный центр Российской империи.