Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков

Зара не мог держать это сенсационное открытие в себе. «Как ты думаешь, – спросил он у Лайонса, – сколько лет нужно Америке, чтобы построить тот объем, который выполнен в СССР за первую пятилетку?» «Лет пятнадцать», – ответил тот. На это Виткин заметил, что все строительство первой пятилетки меньше того, что построено в США за любой год из этих пяти. Лайонс, как вспоминает Виткин, побледнел. Он к тому моменту уже не был яростным апологетом советского режима, как в момент приезда. Его одолевали сомнения – прежде всего по поводу начинавшихся репрессий. Но короткая встреча с американской действительностью вернула ему веру. В марте 1931 года он прервал ненадолго свою «командировку в Утопию» для лекционного тура в двадцати городах на северо-востоке США. «Выступая с лекцией перед обедом в клубе предпринимателей, глядя на их самодовольные рожи, я мог забыть мои сомнения», – говорил он Виткину. Ему понадобилось еще три года в Советском Союзе, чтобы окончательно в нем разувериться. Полагаю, не без влияния Зары Виткина.

«Два плюс два – пять» – так назовет Лайонс одну из глав своей книги «Командировка в утопию». «В конце концов партия объявит, что дважды два – пять, и придется в это верить», – это уже из знаменитого романа «1984». Биограф Оруэлла Вячеслав Недошивин полагает, что книга Лайонса стала для него внутренним толчком к роману. Выведенная Лайонсом «формула 2 + 2 = 5» видится ему олицетворением «трагического абсурда на советской сцене». Это было еще до его будущего романа, от героя которого Уинстона Смита будут добиваться абсурдного признания, что дважды два – пять, тогда как «свобода – это возможность сказать, что дважды два – четыре».

Зара Виткин был свободным человеком, двоемыслие ему было чуждо. В своих мемуарах он назвал бессмыслицей официальный тезис советской пропаганды о «лихорадочных темпах труда», рассчитанный на западных корреспондентов: «Большевистский темп в целом является одним из самых медленных в мире, сравнимым с темпами в Мексике, Китае и Индии».

Зара поделился своим открытием и с Эрнстом Маем. Тот сказал, что чувствовал: именно так и должно было быть. Как могло так случиться, неужели в Советском Союзе не было нормальной статистики? Представьте, не было. В начале 1929 года ликвидируется ЦСУ СССР, взамен создается отдел в Госплане – статистиков подчиняют плановикам. В 1932 году при подготовке второго пятилетнего плана нарком земледелия Яковлев воскликнул на одном из совещаний: как можно планировать, если нельзя верить ни одной цифре! Так, во всяком случае, вспоминал об этой сцене занимавший видный пост в советской промышленности в начале 30-х немецкий коммунист Альбрехт в вышедших в Швейцарии мемуарах.

Авторы первого пятилетнего плана были осуждены по делу «“Союзного бюро” меньшевиков» в марте 1931 года. Не надо было им возражать против спущенных из политбюро высоких заданий на пятилетку и критиковать высокие темпы индустриализации. Уцелевшие специалисты-статистики вынесли отсюда урок и начали жить в соответствии с афоризмом, приписывавшимся Станиславу Струмилину из Госплана, будущему академику и Герою Соцтруда: «Лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие».

Темпы. В мемуарах Озолса приводится анекдот той поры. «К “всероссийскому старосте” Калинину отправляется крестьянская делегация, чтобы узнать что такое “темп”, от которого зависит решительно все. Калинин подводит делегатов к окну и спрашивает: “Что вы видите на улице?” – “Видим, как автомобили проезжают”. – “Так вот, через год-два их будет проезжать не два, не три, а в десять раз больше. Поняли?” Мужики возвращаются домой. Собирается сход. Делегатов спрашивают, что объяснил товарищ Калинин насчет темпа. “Пойдемте к окну, что вы видите?” – “Да видим, как покойника везут”. – “Ну вот, когда через год или два их будут возить не два, не три, а в десять раз больше, это и будет тот самый “темп”».

А вот рассказ Вирека на ту же тему. «Россия, – заметил мне высокопоставленный член правительства, – так же богата, как Америка». «И как вы намереваетесь использовать ваши богатства?» «Перенимая американские темпы». Вирек счел, что это совершенно невозможно, что «это все равно, что пытаться припрячь осла к паровозу. Разница между американским и русским характером – это разница между «Отлично!» и Nitchevo. Nitchevo означает «это всего лишь пустяки».

Прослышав (скорее всего от Лайонса) о виткинских изысканиях, известный нам Уолтер Дюранти предложил за плату поделиться с ним добытыми сведениями. Зара серьезно задумался, деньги были ему нужны, и 1 марта 1933 года он рассказал Эмме о полученном предложении. Та запротестовала – ее не выпустят с ним из страны, – сказала она, – если в западной прессе будут опубликованы результаты его работы. Так во всяком случае вспоминал Виткин в своей рукописи. Цесарская, всю последующую жизнь скрывавшая свои с ним отношения, на встрече с Гелбом в 1989 году не поминала об этом разговоре.