Великий обман. Чужестранцы в стране большевиков

На самом деле среди «борцов» были хорошие и плохие «работники», и тому и другому есть примеры, их настоящее мало зависело от прошлого. Писатель же «рационализировал» советскую действительность, в которой «борцы» и «работники» не знали между собой особой границы. Тот же Георгий Пятаков, сыгравший важную роль в индустриализации, поначалу должен был стать общественным обвинителем на первом московском процессе (было даже решение ЦК на этот счет). Николай Ежов докладывал Сталину, что вызванный к нему 11 августа 1936 года Пятаков «назначение обвинителем рассматривал как огромнейшее доверие ЦК и шел на это от души».

К тому моменту арестовали его жену Людмилу Дитятеву, директора Краснопресненской ТЭЦ, назначение которой произошло не без влияния Пятакова, в середине 30-х – первого заместителя наркома тяжелой промышленности СССР. По словам Ежова, Пятаков просил его «разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу на процессе, в т. ч. и свою бывшую жену». Вместо этого отдали под суд и расстреляли самого Пятакова. Его жену тоже расстреляли, в том же 37-м. Спустя три года дошла очередь до Ежова.

Бывало и иначе, не муж против жены, а жена против мужа. Свидетелем обвинения на первом Московском процессе выступала Александра Сафонова, жена одного из обвиняемых – Ивана Смирнова, в Гражданскую войну руководившего большевистским подпольем Урала и Сибири, председателя Сибревкома, которого называли «сибирским Лениным». К моменту суда она уже три года как отбывала ссылку в Средней Азии.

Впрочем, свидетельскими показаниями на Московских процессах не злоупотребляли, довольствовались признаниями обвиняемых. Фейхтвангер и это оправдывает. Вот как он – от имени советских людей – отвечает на вопросы «сомневающихся»: «Если имелись документы и свидетели, спрашивают сомневающиеся, то почему же держали эти документы в ящике, свидетелей – за кулисами и довольствовались не заслуживающими доверия признаниями? Это правильно, отвечают советские люди, на процессе мы показали некоторым образом только квинтэссенцию, препарированный результат предварительного следствия. Уличающий материал был проверен нами раньше и предъявлен обвиняемым. На процессе нам было достаточно подтверждения их признания».

Особое мнение

Не один Фейхтвангер искал сколько-нибудь логическое объяснение происходящему. Иностранцам, сочувствующим СССР, трудно было поверить в то, что на их глазах творится обыкновенная фальсификация.

Вот что думал на этот счет американский горный инженер Джон Литтлпейдж, отправившийся в СССР поучаствовать в создании советской золотодобывающей промышленности. Он провел в стране 10 лет (1928–1938 годы) и за это время не раз встречался с обыкновенной бесхозяйственностью и бестолковостью, но, не желая в это поверить, принимал их за умышленный саботаж. «Промышленность оказалась в руках управляющих-коммунистов без какого-либо промышленного опыта и без особого интереса к организации индустрии, – пишет он в книге, созданной с помощью бывшего корреспондента Christian Science Monitor в Москве Демари Бесс. – Неудивительно, что целые отрасли промышленности разваливались при таких управляющих…» Вот они-то, по его мнению, и занялись саботажем. «Мой опыт подтверждает официальное объяснение, которое, если его избавить от высокопарного и нелепого многословия, сводится к простому допущению, что “бывшие” среди коммунистов намеревались свергнуть “нынешних”, для чего прибегли к подпольному заговору и промышленному саботажу, потому что советская система подавила все законные средства ведения политической борьбы».

По свидетельству Литтлпейджа, «московские американцы без конца обсуждали русские процессы заговорщиков, начавшиеся в августе 1936 года и повлекшие за собой сотни тысяч арестов во всех частях России… Московские американцы разделились примерно поровну, пытаясь понять, были процессы о заговоре сфальсифицированы или нет. …Русские ничего не обсуждали. …Русские никогда не знают, вдруг кто-то из знакомых окажется полицейским агентом».

Самому Литтлпейджу, читавшему опубликованные протоколы второго Московского процесса (их печатали на нескольких языках), показались достоверными «признания Пятакова, где описывались его действия в Берлине в 1931 году, когда тот возглавлял закупочную комиссию», куда Литтлпейдж был приписан в качестве технического консультанта.

Пятаков признавался в контактах в Берлине с сыном Троцкого Львом Седовым. Последний, как рассказывал суду Пятаков, потребовал «только одно: чтобы я как можно больше заказов выдал двум немецким фирмам – “Борзиг” и “Демаг”, а он, Седов, сговорится, как от них получить необходимые суммы, принимая во внимание, что я не буду особенно нажимать на цены… Если это дело расшифровать, то ясно было, что накидки на цены на советские заказы, которые будут делаться, перейдут полностью или частично в руки Троцкого для его контрреволюционных целей».