Великий океан

Наплавков ежеминутно подкидывал на плечо горного барана, убитого возле редута, торопился выбраться из лесу. Шторм вырастал в бурю, неистовавшую в этих широтах по нескольку дней. Нужно как можно скорее добраться до форта, укрепить якорями недостроенное судно. Ветер сорвет его как байдарку.

Показались строения крепости. Сквозь частую рябь дождя оголился просвет над деревьями, выступили зубцы палисада. Со стороны леса блокшифов не было, сразу начинались высокие отвесные стены. За несколько месяцев бревна потемнели, — казалось, крепость стоит уже не один год.

Наплавков вспомнил сибирские острожки — оплот российского могущества, древние заплесневелые срубы, похожие на монастыри. Десяток-другой казаков, поселенных неизвестно кем, представлял в них силу, существовавшую только по привычке. Здесь было иначе. Даже отсутствие Баранова, чье имя наводило трепет и создавало постоянную напряженность лагеря, не нарушало военных устоев форта. Большинство пионеров все еще оставалось завоевателями. Новые места не принесли счастья, — не найденное сразу, оно потускнело. Промышленные остались чужими на этой земле.

Зато некоторые приняли вторую родину сразу. Выстроенный в месяцы город, каждый венец сруба, проложенная тропа сближали их с хмурыми скалами, великим лесным простором, с морем, ущельями диких гор. Клекот белоголовых орлов, глубокая тень каньонов, зеленые островки — покойный, нетронутый мир. Он ждал своего хозяина...

Гарпунщик еще раз подкинул на спине мокрую тушу барана, прибавил шаг. Стены уже были совсем близко, сейчас его окликнет караульщик. Однако он подошел почти вплотную к форту, но ни часового, ни обхода на местах не оказалось. Не было их и возле узких, тяжелых ворот. Лишь после настойчивого стука промокшего, рассерженного Наплавкова между зубьями палисада брякнул мушкет, показалось бородатое лицо.

— Кто грохает? — сердито спросил караульный, стараясь вглядеться в не видное сверху подножие стены.

Наплавков окончательно разозлился. Лещинский последнее время мало следил за гарнизоном. При Баранове подойти незамеченным к крепости нельзя было даже ночью. Жестокость правителя, наказывавшего виновных, Наплавков оправдывал. Распущенности он не выносил сам и не терпел ее в других.

Сказав пароль, гарпунщик угрюмо поднялся по тесаным ступенькам внутри ограды, молча толкнул калитку и, не отвечая на завистливый возглас бородача, приметившего добычу, захромал к бараку, стоявшему у моря. Казарма была срублена одной из первых при закладке форта, и здание казалось давно обжитым. Здесь, в углу, отделенном сивучьими шкурами, с первого же дня гарпунщик и поселился.

Сюда обычно собирались почти все звероловы, находившиеся в крепости. Огромный очаг, сложенный из дикого камня, давал свет и тепло. Смолистые корчаги душмянки, сухой плавник горели до утра, озаряя низкие конопаченные стены, увешанные снастями, широкий, на каменных плитах, стол. Перед очагом оставалось пустое пространство с двумя плахами, положенными на пни. Место, которое занимали только обитатели казармы. Приходившие рассаживались вокруг стола.

В этой казарме семейных не было. Промышленные гордились отсутствием баб. Пленные индианки — жены других зверобоев, алеутки не наполняли сумрачное, строгое жилье старейших посельщиков. Не было и говора, напоминавшего курлыканье птиц, неустанной возни, пестрых лоскутьев, редкой унылой песни крещеных рабынь.

Одно только исключение было допущено в старой казарме. Высокий седой старик Афонин, сподвижник Баранова еще с шелеховских времен, промышляя речного бобра, нашел под скалой у горячего источника раненых старуху индианку и девочку. Старуха была уже мертва. Рысь прокусила ей шею. Два жирных ворона клевали посиневшую ногу индианки и даже не взлетели при появлении охотника. Девочка их не отгоняла. Братья великого Эля священны. Да она и сама была почти без сознания. Хищник ободрал ей кожу с плеча и спины, и девочка истекала кровью. Она успела лишь дотащить мать к воде, хотя помощь старухе еще в пути стала ненужной.

Зверобой хотел пройти мимо. Много смертей и ран встречал он на своем веку, но тощие косицы, вымазанные кровью, темная худая спина подростка вызвали воспоминания о далекой Миссисипи, о днях, проведенных пленником в индейской деревне, о детских участливых руках, просовывавших в щели бараборы пищу.

Старик снял нательную рубаху, разорвал полосами, залепил глиной ободранные места. Очнувшись и увидев чужого, девочка хотела вырваться, но сил не хватило, она снова потеряла сознание.

Афонин прожил у ключа два дня, а когда раненая немного окрепла, забрал ее с собой. Он принес девочку прямо в казарму; насупившись, положил на свои нары, стоявшие рядом с углом Наплавкова, потом вскинул заросшее, скуластое лицо на притихших зверобоев.

— Кто лаять будет? — спросил он, чуть сбочив седую, в бобровой шапке, голову. Пушистый хвост речного зверя открыл иссохшую стариковскую шею, но глаза глядели по-молодому задорно и воинственно.