Великий океан

Лещинский нервничал и плохо слушал Наплавкова. Скоро должен прийти в караульню Баранов, а заговорщики еще не начинали писать обязательства. Он несколько раз намекал китобою, подливая ром, озабоченно прислушивался у двери, но гости, казалось, забыли, зачем собрались. Наплавков ждал темноты, чтобы потом незаметно обойти бараки, Попов мечтал о будущем. И еще одно обстоятельство сильно беспокоило Лещинского — как он сумеет затянуть песню. Тогда он об этом не подумал. Пока ничто не давало повода.

Наконец гарпунщик поднялся, сдвинул в сторону кружки и бутылки с ромом, смахнул рыбьи кости.

— Ну, государи-товарищи, пора и за дело. Вели, хорунжий, составить бумагу. Сегодня и подписи соберем. Вместо присяги будет.

Он распорядился подать на стол чернильницу и бумагу, но сам писать отказался.

— Голова с непривычки от рому шумит, — сказал он, усмехаясь. — Еще насочиняю чего... Пиши, господин Лещинский..

Быстро и незаметно глянув на соседа, гарпунщик пододвинул ему перо.

— Твоею рукою крепче выйдет. Ты мастер на все науки.

Попов кивнул, убрал со стола кулаки, осторожно, словно боясь что-нибудь опрокинуть, сел подальше. Большой и громоздкий, он недоверчиво глядел на приготовления. В душе зверолов не одобрял всей этой церемонии, но перечить Наплавкову не стал.

Лещинский сел писать. Слова давно были обдуманы, и он не следил за ними. Баранов уже явился, внизу усилились голоса, слышно было, как несколько раз скрипнула дверь. Еще какие-нибудь полчаса...

«Обязательство»... — вывел он косым торопливым почерком, чувствуя, как начинают дрожать руки. — «18... года... Число нижеподписавшихся, избрав в подобие яко Войска Донского хорунжего Ивана Попова...»

Лещинский писал быстро и почти без остановок, лишь изредка посыпал строчки мелким песком, чтобы скорее высыхали. Несколько раз он явственно расслышал стук мушкетов о каменный пол караульни. Тогда ему казалось, что вот-вот сейчас все откроется, моментами мерещился голос Павла. Но гарпунщик и будущий хорунжий не замечали его волнения. Наплавков продолжал ходить по комнате; Попов, отвернувшись, глядел в окна. Оба они тоже были взволнованы. Приближался решительный час, завтра все должно пойти по-иному.

Лещинский дописал последнюю строчку. Обязательство было готово. Откинувшись на спинку стула, он вытер лоб, принужденно усмехнулся и, чтобы скрыть нервную дрожь, налил себе кружку рому. На одну секунду он уловил приглушенные шаги по лестнице.

Наплавков взял бумагу, подошел к окну. В горнице уже темнело, свечу умышленно не зажигали. Неторопливо и тщательно он прочитал написанное, немного подумал, так же не спеша, чуть прихрамывая, вернулся к столу и, взяв перо, добавил внизу текста: «По сему обязательству сохранить верность подписуюсь свято и нерушимо». Затем передал перо Лещинскому.

— Тебе и начинать первому.

Даже теперь ему полностью не доверяли... Лещинский понял, что Наплавков испытывает его до конца. Но он не показал и виду, что догадался о тайных мыслях гарпунщика. Обмакнув перо, Лещинский поднялся и, словно взволнованный торжественным моментом, медленно и решительно вывел на бумаге свое имя.

— Да поможет нам святая Мария, — сказал он молитвенно.

Пока расписывался Наплавков, Лещинский снова услышал скрип лестницы, и на мгновение у него остановилось сердце. Сейчас... Еще подпись Попова... Пора.

Он схватил кружку с остатками рома, хлебнул и, держа посудину в руках, торопливо и громко затянул первую строчку условной песни:

Шумит свирепый огнь, костер уже пылает...

— Сдурел? Тише! — шикнул на него удивленный гарпунщик, а Попов, кончавший приписку, на минуту поднял голову.

«В свидетельство сего подписано вольным их желанием, — сочинил он в конце обязательства, — и при всем обществе означенного числа, которые объяснены в сем списке имена, в том свидетельствую и подписываюсь будущий хорунжий Иван Попов...»

Хорунжим так и не довелось ему стать.

После окрика Лещинский притих, обернулся и, представляясь совершенно опьяневшим, закончил, размахивая кружкой:

И предо мной смерть бледная стоит...

Он заметил, что Попов наконец расписался.

И предо мной...

Тогда распахнулась дверь. Четверо караульных солдат с ружьями в руках ворвались в комнату. Лещинский успел заметить, как вошедший за ними правитель выстрелил из пистолета. Потом слышались только сопенье и стук прикладов да короткий крик ярости Попова, пытавшегося порвать бумагу.