Великий океан

— Там хотел, а здесь нет. Американские Соединенные Области сами защитят интересы своих граждан. А вы — защищайте свои… Мы, американцы, идем по пути справедливости и равенства…

— Довольно, — прервал его настоятель, морщась. — Вы вчера просили солдат, чтобы защитить поселения вашей компании. Сегодня, я вижу, что это необходимо. По нашей вине… Сколько?

Джозия снял шляпу, положил к себе на колени. Лицо скопца впервые стало серьезным.

— Никто, ни в Калифорнии, ни в Мексико, не представляет размеров опасности, достойный падре… — сказал он неожиданно ровным голосом, совершенно не похожим на прежний, крикливый. — Россия — могущественная страна, а теперь, после разгрома Бонапарта, особенно. С миллионом военной силы она не только сохраняет свое величие, в котором видит ее Европа и боятся турки, персы, Китай и Япония, но даже владения вашего короля здесь, в Америке, вы видите сами, не ограждены от ее страшного влияния. Индейские племена ненавидят испанцев. Зато отдают русским свои земли даром, за песню. Они нашли общий язык. Вы сегодня убедились… Русские хотят захватить здесь все и сделать вас рабами… Хотите жить — уничтожайте!

«А вы займете их место, — подумал монах, но ничем не выдал своих мыслей. — Из двух зол выбирают одно. И оно уже выбрано…»

— Я дам для вашего сопровождения восемь солдат, — сказал он, когда Джозия умолк. — Они останутся охранять новую миссию. А завтра вызову отряд из Санта-Клара. Губернатор послал туда капитана Риего. За ним поедет Гервасио.

Гервасио, до сих пор беспокойно следивший за разговором, вскочил, узкое лицо его от волнения покрылось испариной.

— Падре реверендо![9]

Настоятель остановил его.

— Ты поедешь в Санта-Клара, а не с синьором Джозией, — повторил он. — Твой сегодняшний выстрел может стоить не одной твоей головы.

— Это мое дело! — Гервасио запальчиво повысил голос.

— Это дело короля! — ответил Микаэль. — Солдаты пойдут для устрашения, а не для ненужных эксцессов… — подчеркнул он, глядя в сторону Джозии. — Сядь, сын мой!

Но Гервасио схватил шляпу и быстро вышел из комнаты.

Настоятель сморщил губы, нахмурился. Несколько мгновений молчал, пересиливая гнев, а затем поднялся и сказал американцу:

— Солдаты будут готовы к походу завтра. Боюсь только, чтобы они не опоздали. Сейчас я разделяю ваши опасения, синьор. Кажется, этот мальчишка выстрелил в бочку с порохом.

Монах оказался прав. На другой день утром прискакал служитель в одной рубашке и без шляпы и сообщил, что индейцы осадили новую миссию. Слуга находился за пределами стен, и ему удалось прорваться в прерию. Индейцев было много. Если не прибудет немедленная помощь, защитникам миссии не продержаться больше суток.

Теперь Микаэль сам поставил во главе отряда Гервасио. К солдатам были присоединены десять верховых метисов и одна небольшая пушка. Если индейцы разгромят миссию, оттуда недалеко и до Сан-Пабло. Нужно во что бы то ни стало прекратить волнения в самом начале. А кроме того, в новой миссии находилась сейчас и Консепсия Аргуэлло, дочь губернатора Калифорнии. О помощи американцу он уже не думал.

* * *

Отряд двигался быстро, как только позволяла высокая, созревшая трава. Пушку везли между двух вьючных мулов. А на третьего нагрузили мешки с картечью. Сумки с порохом и боевыми припасами были приторочены к седлам каждого всадника. Гервасио не собирался жалеть зарядов.

Он ехал впереди Джозии и Пепе, часто останавливался, пропускал отряд и хлестал отстающих мулов. Потом скакал вперед. Густая трава и кротовые норы скоро измучили его коня, но Гервасио ничего не видел. Давняя ненависть к индейцам и вчерашнее оскорбление не утихали ни на минуту, а страх за Кончу, которую видел во всех своих сумасшедших снах, заставлял его гнать отряд без передышки.

Было знойно. Солнце, казалось, распылилось в горячее марево. Сухая пыльная трава тоже была горячей, потрескалась земля. Песчаные проплешины на буграх стали белыми.

Солдаты, привыкшие к ленивой праздности, громко ругались, но утихали, как только Гервасио приближался, а некоторые из метисов умышленно отставали. Им-то незачем спешить на драку.

Пепе ехал сразу за Джозией. Голубой линялый платок, повязанный под шляпой, промок от пота, горбоносое лицо еще больше потемнело. Он боком сидел на лошади, держа в своих длинных руках ружье. С тех пор как его переманил к себе Джозия, Пепе выпустил этим штуцером на тот свет уже не одну человеческую душу.

Лишь Джозия Уилькок Адамс держался так, словно совершал обыкновенную прогулку. Черный плащ его и шляпа побелели от пыли, безволосое лицо было сухим и чистым, и он по-прежнему ловко плевал между ушей коня. Будто щелкал. Однако Пепе замечал в нем перемену. Доверенный Колумбийской компании с самого утра еще не хлебнул ни одного глотка из фляги, находившейся в седельном мешке, не пел псалмов, не притворялся сонным. И беспокойство, с которым он временами оглядывал окрестность, было заметным.